Пролог
Убийство похоже на шампанское. Ударяет в голову, пенится пузырьками страха. А глаза жертвы – умоляющие, растерянные, жалкие – это закуска. Будто серебряная вазочка с черной икрой. Дополняет вкус дорогого напитка. Перехватываешь последний осмысленный взгляд человека – и в желудке сразу разливается приятное тепло.
Ну, и завершающий штрих – это последние слова умирающей девицы. Они заменяют сигару – ведь так естественно закурить после бокала изысканного шампанского…
– За меня отомстят…
Боже, как скучно.
И вот уже дрожит в последней судороге рот, а крашенные алым ногти в отчаянном броске скребут по кафельному полу.
Браться за пульс не надо – очевидно и так: девчонка мертва.
Красавица, идеал, юные дурочки подражают, мужчины вожделеют… Видели бы поклонники ее сейчас. С перекошенным в смертной гримасе лицом, в некрасиво задранной юбке, со слетевшей с ноги бархатной туфелькой.
Убивать оказалось куда вкуснее самой элитной выпивки.
И особенно сладко осознавать, что несносная красавица наконец уничтожена. Растоптана. Усмирена. Утихла навсегда.
Глава 1
Месяцем ранее
Лера Летягина
Ей было чем гордиться.
94—61—90. Вот это параметры! Как в любовных романах, как в самых красивых голливудских фильмах. Девчонки завидуют, папики дежурят с розами, а молодые парни – посвящают стихи.
94 – это грудь. Самое то, что надо, – и пышность на уровне, и размер не такой уж большой, чтобы отвисала.
61, на один сантиметр больше, чем положено по канону, – талия. Впрочем, если совсем-совсем не есть ни мороженого, ни конфет – то можно и от проклятого сантиметра избавиться. Но Лера не избавлялась. Повторяла присказку: «Может же у меня быть хотя бы один недостаток?» Да и представить трудно, как обходиться совсем без сладенького.
Ну, а последние 90 – это бедра. Крутые, соблазнительные. И, спасибо тренажерам и массажистке, крепкие, без единой, как сама Лера говорила, вялостинки. («Ребенок ты еще, – вздыхала мама. – До сих пор слова придумываешь, как от двух до пяти…»)
Официально Лера и считалась ребенком – училась в десятом классе.
Но титулов на конкурсах красоты уже собрала немало. Пусть не «Мисс Россия» и даже не «Мисс Москва» – но четыре призовых места и один даже Гран-при, пусть и не в самых престижных конкурсах, тоже чего-то стоят. Тем более когда тебе только шестнадцать. Многим ли девчонкам ее возраста уже надевали короны и дарили корзины, полные орхидей?
Правда, Лерин менеджер, Марат, говорил так: «Объемы и мордаха – вот и все, что у тебя есть. Но без мозгов – красота ничто, а с серым веществом у тебя, детка, беда, вся сила в сиськи ушла…»
Лера послушно соглашалась – с Маратом так проще. Пусть мнит себя хоть кронпринцем, хоть Эйнштейном – а она и на роль овцы согласна. Потому что какой с парнокопытного спрос? Никто и не сомневается, что овца – животное послушное и команды выполняет безропотно. А насчет мозгов… Менеджер хоть и мнит себя умным, а еще не понял, что сила красивой женщины – в ее умении прикинуться глупой.
Так что пусть Марат командует – до поры до времени. Пока она не выйдет на такой уровень, что сможет сама выбирать себе менеджера. А до тех пор – остается лишь безмятежно улыбаться в ответ на бесконечные Маратовы приказы и придирки.
Хотя в чем-то менеджер, конечно, прав. Грудь, талия и бедра – действительно ее главное богатство. А еще – глаза («цвета осеннего моря», это Марат придумал так во всех анкетах писать). Волосы – черные, как ночь на юге. Точеный нос. Роскошная улыбка. В общем, пока ни одного мужчины не встречалось, чтобы пасть не разинул, как ее увидит. Вот и пусть разевают – лишь бы руками не трогали.
Даже мама – а она к дочери относилась еще строже, чем даже деспот Марат, – и то, бывало, расчувствуется:
– И в кого ты у меня такая красивая?..
И действительно – в кого? У папы на всех фотокарточках – нос картошкой и глазки-щелочки. Да и в маме – обаяние-то, конечно, есть, а вот красоты – ни на грамм.
«Вдруг меня из детдома взяли?» – иногда фантазировала Лера. И представляла себе: роскошный особняк со спуском к воде, вышколенных слуг, дорогие лимузины – и себя, маленькую девочку, как часть шикарного интерьера… Может, и правда – у нее происхождение особое, благородное? А потом – с ее настоящими родителями что-то случилось? Что-то красивое, например, взрыв на яхте или катастрофа частного самолета – и сказочная Лерина жизнь закончилась… Хотя, с другой стороны, если ее кровные родители были такие богачи – как она могла оказаться в русском детдоме, откуда ее обыкновенные советские мама и папа удочерили?
Так что, наверно, нужно школьной биологичке поверить, которая говорит, что генетика – наука непредсказуемая. И самые примитивные хромосомы вдруг перемешались так, что на свет явилась она – будущая, как втайне надеялась Лера, Мисс Вселенная.
Но пока до этого титула далеко. «Набирайся опыта», – велит Марат. «Сначала школу закончи», – занудствует мама.
Ох, школа, школа, кому она нужна?! Давно пора принять закон: учеба есть личное дело каждого. Вон, толстой Нинке с ее физией только и остается, что в библиотеке сидеть, – так пусть и сидит. А Мишка Тюкин обожает с колбами возиться, все руки в ожогах, и ему это нравится – и вперед, кто бы возражал. Но зачем других-то заставлять? Заучивать кучу невнятных формул, из которых почему-то следует странный вывод, что гипотенуза короче двух катетов. Или читать Достоевского с его заморочками – то какой-то «Мертвый дом», то этот Раскольников сумасшедший, вот уж действительно: тварь дрожащая…
Но только от школы, увы, никуда не деться. Тут уж и мамочка, и Марат слились в едином порыве. Бывает даже, что после вечерних показов – посипуй-ка по подиуму с восьми до полуночи на высоченных шпильках! – и то заставляют наутро в школу идти. И никакими жалобами их не проймешь – а ведь давно доказано, что, если регулярно не высыпаешься, морщины могут пойти…
– Рано тебе пока о морщинах думать, – отмахивается маман.
– Получи аттестат, а дальше – свободна, как птица в полете, – клянется Марат. – Только, может, на актерское мастерство тебя устрою…
Актерское мастерство – это ладно. Наверняка поинтересней, чем химия. Научат небось, как улыбнуться позагадочней да ногу на ногу перекинуть поэлегантней.
Хотя манеры у нее и без того, как говорит мама, врожденные. И почему-то добавляет: «Наша порода!» Хотя какая там у них порода? По маминой линии – сплошь парикмахеры, причем не очень хорошие: по крайней мере, Марат категорически запретил, чтобы кто-то из родственников ей волосы подравнивал, – сам возит в дорогие салоны. Ну а папина семья – как в старом советском фильме, рабочая династия. О таких, наверно, поэт Некрасов писал: «До смерти работает, до полусмерти пьет». Отец от них давно ушел, и Лера с ним не видится – но почему-то не сомневается: папаша по-прежнему заливает глаза, буянит, швыряет о стену тарелки с чашками, и очень хорошо, что теперь это происходит уже не на их крошечной кухне.
