Тем важнее было утвердить основы педагогики и программу преподавания. Уже с пяти лет дети должны были приучаться к легким работам (чтоб не быть праздными); с семи лет начиналось уже школьное обучение (по часу в день), письмо, чтение и цифирь. В 14–15 лет дети начинают учиться мастерству, и тут важен принцип выбора профессии.
«Просвещая притом их разум науками и художествами, по природе, по полу и склонностям каждого, обучаемы быть должны с примечанием таким, что прежде, нежели отрока обучать какому художеству, ремеслу или науке, надлежит рассмотреть его склонности и охоту и выбор оных оставить ему самому. Душевные его склонности всемерно долженствуют в том над всеми прочими уважениями преимуществовать; ибо давно сказано, что не преуспеет он ни в чем том, чему будет прилежать по неволе, а не по своему желанию». Вообще в доме должен царить дух вольности (в границах добродетели, разумеется). «Что до наказаний, – пишет Бецкой в «Генеральном плане», – то я совсем не согласуюсь с мыслями тех, которые жестокость наказания почитают за наилучший способ к поправлению»; напротив, наказание ожесточает и озлобляет. Даже по отношению к служителям «телесные наказания крайне запрещаются и над самыми нижними служителями, дабы юношество не преобучить к суровости». Самих же детей надо наказывать выговорами, которые обязательно следует делать наедине, или, например, «непущением гулять» и т. д.
Но в высочайше утвержденном докладе Бецкого 1764 года о телесных наказаниях сказаны слова, которые (это видно по тексту) должны были как бы навек впечататься в сознание учителей и «приставников». «Едины ввести в сей дом неподвижный закон и строго утвердить никогда и ни за что не бить детей, ибо не удары в ужас приводят, но страх умножается в них от редкости наказания, что есть самое действенное средство… да и по физике доказано, что бить детей, грозить им и бранить, хотя и причины к тому бывают, есть существенное зло… Они становятся мстительны, притворны, обманщики, угрюмы, нечувствительны». Дети должны жить в атмосфере уважения и деликатности. Начальникам дома строго предписывается никогда «не оказывать грубости, злобы паче при детях».
И вот фраза, которую хочется выделить: «Хотя некоторые из воспитанников и родились в рабстве, но надо поступать с ними приятно, ласково, с учтивостью, чтобы такое обхождение поверженный их дух возвышало».
Детям нужно жить в атмосфере легкой и веселой, наставники обязаны «всякими невинными забавами и играми оное юношество увеселять, и чрез то мысли его приводить в ободрение; а напротив того искоренять все то, что токмо скукою, задумчивостью и прискорбием назвать можно; и сего правила из памяти не выпускать».
И еще: нужно сделать все, чтобы не упустить дарования; не может быть, чтобы среди детей не было бы особо одаренных, таких, кто имеет «проницательный разум, отменное понятие, способность к искусствам».
Атмосфера высокой культуры – вот к чему стремились создатели дома. Вместе с ним была заложена библиотека, где заботами Бецкого стояла полная французская «Энциклопедия», включая 11 томов гравированных иллюстраций; благодаря многочисленным дарениям эта библиотека пополнялась книгами по философии, разного рода наукам, особенно по живописи и другим видам художеств. Одновременно был создан музей, куда многие вельможи приносили в дар свои коллекции – кто древние монеты, кто чучела редких зверей и птиц, кто (в частности, сама Екатерина) разного рода исторические ценности (кресло царя Алексея Михайловича, например, или вещи, принадлежащие Петру I). Возникла картинная галерея, главный зал был украшен портретами опекунов и попечителей кисти Рокотова и Левицкого.
Если обучение в доме было весьма скромным, то художественное образование стояло на большой высоте. Из числа воспитанников были созданы театр, оркестр (струнные, флейта, гобой, клавесин); детей обучали танцам; вокальное искусство преподавали итальянские мастера. Особое внимание отдавалось художественному образованию, наиболее одаренным воспитанникам давали уроки профессиональные художники. Мальчиков, способных к наукам, предписывалось готовить в университет, способных к рисованию и живописи – в Академию художеств.
Московский воспитательный дом стал своего рода центром культурной жизни. Музей дома через газеты приглашал публику осматривать собранные в нем достопримечательности; дважды в год устраивался день открытых дверей – происходило общение воспитанников с жителями столицы, а сюда приходили люди всех сословий.
Дом стал энергичным пропагандистом оспопрививания. Бецкой выпустил специальную брошюру (тираж был передан дому, который должен был распространять ее в публике), где подробно описывалось, что такое прививка, как она проходит, какие рекомендуются режим и диета. В 1789 году в газетах было объявлено, что желающие могут приходить в дом, смотреть, как прививают оспу питомцам, а впоследствии тут стали делать прививки и детям со стороны.
И тут мы подходим к особо важному пункту педагогической реформы Екатерины – Бецкого: воспитанники дома, независимо от того, из какого сословия они происходят, были людьми свободными. Такими они должны были оставаться по выходе из дома и на всю жизнь; никто и ни при каких обстоятельствах не смел их крепостить и закабалять.
Бецкой понимал, что практически осуществить это будет не так-то просто, что надо подумать, «какова будет их жизнь» (как видите, эта утопия не только внедряется в практику, но соразмеряется с практикой). Казалось бы, рассуждает Бецкой, все эти мужчины и женщины, выпускники дома, искусные мастера, легко себя прокормят, без труда найдут применение своим силам в среде купцов и фабрикантов, но люди редко живут по разуму, «а особливо купцы и фабриканты (брадоносцы, ложною честию и мнимым правоведением ослепленные)», они, по-видимому, отвергнут эти «новые растения» – трудно одолеть застаревшую ненависть, «упрямство и зависть», плоды дурного воспитания. Можно опасаться и того, что питомцы дома, «новые сии жители», переймут старые нравы, заразятся социальными болезнями. И тут есть выход: заводить при доме собственные фабрики (так сказать, «экологически чистые»), на которых выпускники могли бы трудиться, зарабатывая деньги, чтобы открыть собственное предприятие.
И вот что любопытно: в качестве материала для социального эксперимента наши реформаторы избрали не знатных отпрысков, не детей зажиточных семейств, словом, не тех, за кем стоит могущество дворянского родового союза или просто крепкая семья, но бедных дворянских сирот и вовсе безродных подкидышей; или нищих, которых родители не в силах прокормить, – вот кто должен был стать «людьми новой породы». Их, беззащитных, беспомощных, легче было оградить от влияния окружающей среды. Тут, кстати, возникал некий социальный парадокс: дети дворян, включая и аристократию, как правило, находились в руках невежественных и часто жестоких гувернеров, а несчастные найденыши, безродные, то есть существа, стоящие на самой низшей ступени социальной лестницы, по предписанию имперской власти должны были жить в атмосфере уважения и учтивости.
Если Воспитательный дом был задуман как питомник растений, откуда саженцы пойдут по всей стране, тем более необходимо было обдумать, как все это осуществится практически: ведь в мрачный мир крепостнических отношений выходили люди, которые, с одной стороны, были свободны, а с другой – лишены каких бы то ни было социальных связей, защиты, в этом мире столь необходимой. Но и тут все заранее было продумано. Когда питомцы дома, в которых «с изящным разумом изящнейшее еще соединится сердце» (вот какими они будут, эти «новые отцы и матери»), выйдут в жизнь и утвердятся в ней, они не утратят связи с домом. Попечители, а они пребывают в самых разных концах страны, обязаны оказывать им покровительство и помощь. Старшие выпускники, в свою очередь, станут опорой для младших, тоже дадут им «прибежище и покровительство». Таким образом, по мысли учредителей дома, питомцам его предстояло создать в обществе некую сеть «людей новой породы», тесно связанных между собой единомыслием и взаимопомощью.
