Скажу только, что и Громов, и Фаина, без сомнения, понимают огромную ценность созданного ими обоими мира. Они одни только и могут по достоинству это оценить, после страшнейших потрясений, которые им обоим пришлось пережить. Эти люди явно одарены редкостным талантом создавать благополучную семью, поддерживать многие годы прочный и светлый домашний мир.
Б. В. Громов:
— Для меня идеалом семьи всегда был наш саратовский дом на берегу Волги, в котором жили мои мама, дедушка, бабушка и мы, трое братьев. Это, воистину, была наша крепость. Здесь мы всегда получали помощь и защиту, здесь нас учили, что в жизни хорошо и правильно, а что некрасиво и подло.
Патриархом семьи был дедушка. От него исходили главные правила, разрешения и запреты. У него можно было получить ответ на любой вопрос. Бабушка и мама как бы скрывались в его тени. Но так казалось лишь на первый взгляд. Мы-то прекрасно знали, какую негромкую, но неоспоримую силу имеет во всех вопросах семейной жизни наша тихая бабушка. И уж что совершенно точно, вся атмосфера дома, весь его уют и необыкновенная приятность были связаны именно с ней. Так что главные наши воспитатели — бабушка и дедушка. Мама занималась с нами реже. Она просто не имела такой возможности, так как очень много работала и приходила домой только поздно вечером.
От бабушки зависело наше умение вести себя в обществе других людей. Сама она, прекрасно воспитанная в старинной дворянской семье, а затем еще и профессионально обученная ведению дома в знаменитом Саратовском институте благородных девиц, учила нас всему, что следовало знать порядочным молодым людям. От нее же мы узнали, что над нами есть еще и Бог, который постоянно следит за всем, что происходит на земле, и видит все наши шалости и добрые поступки и как строгий, но мудрый отец очень переживает за нас. Поэтому нормальному человеку следует вести себя достойно.
Когда я был совсем маленьким, Бог, о котором рассказывала бабушка, казался мне похожим на дедушку, вернее на старшего брата дедушки, потому что на иконе Он выглядел явно старше и кроме усов носил еще бороду. Надо сказать, что оба дедушки мне очень нравились. Так что мое детское отношение к Богу тоже понятно.
В это мое представление о семье чуть позже определенные поправки внес Лев Николаевич Толстой своим великим романом «Война и мир». И хотя я с наибольшим увлечением читал главы, посвященные войне, многие сцены семейной жизни, особенно в чудесном доме Ростовых, глубоко запали в душу. Мне уже тогда стало понятно, что все семьи несчастны и счастливы по-своему. Моя собственная будущая семья представлялась мне такой, как у Пьера Безухова и Наташи.
В Наташу Ростову я, конечно, был влюблен и, честно говоря, никак не мог понять, что такого она, красавица и умница, нашла в толстяке и увальне Безухове. Я постоянно сравнивал с Наташей Ростовой всех девушек, с которыми мне приходилось встречаться. Надо признать, что сравнение почти всегда оборачивалось не в пользу реальных девчонок.
Исправила этот невольный перекос мудрая бабушка. Моя литературная болезнь была конечно же знакома и понятна ей. Она сама всем этим переболела в девичестве. Я уже рассказывал, как она в один момент женила меня на соседке Наташе (имя все-таки имело большое значение!).
За время дальнейшей жизни дом и семья, как первая, так и вторая, стали для меня главным оплотом и надежным тылом, укреплением которого я занимался как только мог и умел.
Мне кажется, что наш дом сейчас напоминает саратовскую семью моего далекого детства. И если дедушка с бабушкой могут откуда-то… оттуда… видеть (бабушка-то мне прямо говорила, что будет всегда присматривать за мной), то думаю, что они должны быть довольны.
Я счастлив в своей семейной жизни.
Ну а что думает моя Фаина Александровна… Правильнее всего спросить у нее самой.
— Фаина Александровна, откуда у вас такое редкое имя?
— Во мне есть четвертинка татарской крови. Фаиной назвали в честь бабушки.
Биография у меня самая обычная: родилась и выросла в Перми, после школы поступила в Московский институт стали и сплавов, вышла замуж за однокурсника Александра Крапивина. Муж потом работал в военном НИИ, в комиссии, расследовавшей причины авиакатастроф. Позже его коллеги выясняли обстоятельства катастрофы, в которой погиб он сам.
— Ваша встреча с Борисом Всеволодовичем Громовым состоялась при весьма трагических обстоятельствах…
— В первой встрече как раз ничего трагического не было. Знали мы друг друга с 1982 года. Мой свекор Евгений Иванович Крапивин и Борис Всеволодович вместе учились в академии Генерального штаба. Мы все: и семья Громовых, и я с мужем и его родителями — жили в Москве в одном доме. Потом свекра отправили во Львов командовать ВВС Прикарпатского округа. Борис Громов служил недалеко от нас в Ивано-Франковске, а затем уехал в Афганистан.
— Когда случилась трагедия, вы были в Москве?
— Нет, тем летом я поехала на Украину. У меня только что родились девочки-близняшки, хотелось, чтобы они набрались сил.
3 мая 1985 года в 12 часов дня мой муж, его брат и отец — генерал Крапивин, с ними была и жена Бориса Всеволодовича, погибли в авиакатастрофе. Мужчины летели в Москву по делам. Наташе тоже нужно было в Москву.
Из-за ошибки диспетчера их самолет столкнулся с пассажирским лайнером, летевшим по маршруту Москва — Вильнюс.
Когда это случилось, моим девочкам не исполнилось и двух месяцев.
— Было предчувствие беды?
— До сих пор помню тот день до мелочей.
Я возилась с дочками, муж пришел к нам в комнату, поцеловал одну, пока я пеленала другую. Уезжать он не хотел.
Потом я вышла на крыльцо проводить всех в дорогу. Почему-то наша собака очень волновалась, лаяла и кидалась в машину. Пришлось даже затащить ее в дом.
Когда микроавтобус уехал, я поднялась к себе и вдруг почему-то расплакалась. Причин для слез вроде бы не было, но рыдала взахлеб, от души.
Примерно с трех часов дня начал разрываться телефон. Звонили из Москвы с вопросами: где самолет, вылетел ли?
Когда к нам приехала приятельница свекрови — как она объяснила: «Чтобы деток повидать», — недобрая мысль у меня шевельнулась. У летчиков так принято: когда разбивается самолет, то первой в дом погибших приходит женщина, чтобы родные не остались в одиночестве…
Когда мне сказали, я даже плакать не могла.
Оказалось, уже весь город знал, только нам не решались сообщить.
Потом понаехало множество черных «Волг».
Два месяца я воспринимала мир как сквозь толстое стекло. Во мне все окоченело. Сознание отказывалось принять, что их больше нет.
Борис Громов похоронил жену в Саратове (она оттуда родом) и возвратился в Афганистан. Перед отлетом зашел к нам.
— Он старался помогать?
— Он был самым главным из тех, кто помогал, а скоро стал и единственным. Он поддерживал нас морально и материально. Когда приезжал в Москву, обязательно приходил с цветами и подарками. Словно бы ненароком оставлял деньги, клал их под телефон или на буфет. Он уезжал, и мне приходилось вертеться одной.
