Еще при первом командующем 40-й армией, генерале Тухаринове, было заведено регулярно проводить утренние совещания. Мы сохранили эту традицию. Совещание начиналось в семь часов утра с доклада начальника разведки. Исходя из полученной информации, анализировалась обстановка и ставились задачи.
Непродолжительные утренние совещания требовали очень большого внимания и концентрации сил. Ежедневно возникало множество различных нюансов. Допустим, если советское командование начинало переговоры с руководителями моджахедов в каком-то районе, там сразу прекращались боевые действия, для чего необходимо было информировать министерство обороны Афганистана. Мы рекомендовали афганцам либо воздержаться от нанесения ударов, либо, наоборот, указывали места и просили нанести удар только силами афганской армии.
Цели операций ставились с таким расчетом, чтобы боевая задача была решена, и при этом не пострадали ни наши войска, ни мирные жители.
В заключение несколько слов обо всей афганской кампании. Ввод наших войск в Афганистан — политическая ошибка, что подтвердило время. Помогать Афганистану было необходимо, но не войсками, не прямым участием в военных действиях.
До сих пор иногда слышу, что Советский Союз потерпел военное поражение в Афганистане. Полная ерунда! Перед 40-й армией не ставили цель кого-то победить, она находилась там, чтобы содействовать решению политических задач. Мы делали все возможное для поддержки существующей власти, и делали это весьма эффективно. Жаль, что правящая в Афганистане элита не смогла полноценно использовать и закрепить то, что дали ей советские войска. Не будь руководители страны ослаблены нескончаемой борьбой за власть, Афганистан еще в середине восьмидесятых годов мог бы стать развивающимся демократическим государством.
Если бы советским войскам была поставлена задача победить, я ни на минуту не сомневаюсь в том, что такая задача была бы выполнена. Конечно, это стоило бы еще большей крови. Слава богу, что такую задачу никто не додумался поставить.
— Мне трудно рассказывать об этом человеке потому, что за много лет знакомства у меня выработалась по отношению к нему особенная глубокая симпатия, — вспоминает Борис Николаевич Пастухов, посол в Афганистане, заместитель министра иностранных дел. — Мужики редко объясняются друг другу в любви, но тут особый случай.
Громов — личность историческая.
Понимаю, что говорить такое о ныне живущем человеке — дело очень ответственное, но я нисколько не сомневаюсь, что это именно так. Борис Всеволодович Громов навсегда вошел в историю нашей страны как один из ее настоящих героев.
К сожалению, у нас было и есть много людей, претендующих на это высочайшее звание, но не по делам своим, а по тому, что о них нащелкало радио, газеты и телевидение. Это герои, сделанные прессой. Он же является истинным героем.
В самый первый раз я увидел его, когда он выводил 40-ю армию из Афганистана.
Я ведь и сам старый «афганец». Впервые приезжал туда еще в 1968–1969 годах, когда по поручению ЦК ВЛКСМ мы организовывали демократическое молодежное движение Афганистана. Конечно, я тогда и предположить не мог, что через десяток лет придется работать здесь послом.
Вывод войск, пожалуй, самое сильное и дорогое для меня афганское воспоминание.
Я думаю, что так поставить последний кадр, завершающий штрих почти десятилетней трагедии, мог только самый великий режиссер — сама жизнь.
Я и сейчас вижу этот сумасшедший мост. Строй тяжелых боевых машин, развернутые знамена, сияющие лица наших солдат, непривычно красивых, отдохнувших, подстриженных и побритых. Я видел, как они готовились к этому дню и часу в своем последнем лагере на берегу реки возле Мазари-Шарифа.
И, конечно, генерал Громов и его мальчик, его старший сын, Максим… Объятие отца и сына посередине моста…
Сколько лет прошло с тех пор! Сколько раз я вспоминаю о тех днях и рассказываю, а все же без волнения не получается даже думать об этом. Как и тогда, сжимает горло. Может, когда-нибудь появится великий режиссер или писатель, который сможет достойно передать будущим поколениям величие этого события в русской истории. И сердечную благодарность советских людей этому молодому еще тогда генералу за спасенных солдат, которых теперь уже точно смогут увидеть живыми их матери.
Во время вывода практически не было потерь. Только машина одна, кажется, сорвалась в пропасть с обледеневшего перевала Саланг. И это при сложнейшем движении огромного воинского контингента по охваченной войной стране!
Даже на обычных учениях или военных маневрах гибнет больше народа при любой, самой идеальной их организации. Так называемые неизбежные потери. А тут практически боевых потерь не случилось!
Я много раз ездил на броне и под броней по долгим дорогам Афганистана. Много раз проезжал через перевал Саланг. Это невообразимое зрелище! Сотни сожженных машин, лежащих по обе стороны дороги, на склонах ущелий и на дне пропастей. Череда придорожных знаков в память о погибших. Там много участков, где при въезде нам говорили — лежите и не высовывайте головы!
После всего этого еще труднее представить, как можно было организовать вывод почти 140-тысячной группировки войск и не потерять практически ни одного человека.
Ведь уходили не крадучись ночью. Уходили организованно, с гордо поднятой головой, достойно исполнив свой долг. Шли с развернутыми знаменами не только на последнем мосту, где снимали телевизионщики.
Позднее, работая в Афганистане послом, я возвращался в эти места с нашими большими военными. Однажды мы ездили туда с генералом Квашниным.
Самое интересное в поездке было то, что мы встречались с Ахмад-шахом Масудом. Происходило это в одном из уникальных мест Северного Афганистана. Я тогда работал первым заместителем министра иностранных дел.
В то время настал момент, когда Ахмад-шаха Масуда нужно было поддержать. Наступление талибов разворачивалось очень мощно, и северянам приходилось тяжело.
Ахмад-шах — наш бывший враг!
С Ахмад-шахом мы обсуждали положение на севере Афганистана, военные проблемы, возможности оказания помощи. Потом состоялся обед. Никаких рюмок на столе не было. Ахмад-шах в этом отношении никогда не нарушал норм Корана. Он жил очень скромно и истинно по-мусульмански.
Не так давно мы открывали выставку, посвященную 85-летию дипломатических отношений с Афганистаном. Афганистан стал первой страной, с которой у Советской России были установлены полномасштабные дипломатические отношения. Декрет подписывал Ленин.
На этой выставке присутствовал брат Ахмад-шаха. Очень похож! Но второго Ахмад-шаха нет и уже не будет. Такие люди в любой стране появляются очень редко.
Уникальный человек, и я понимаю, почему его называли «Лев Пандшера»! Его никто не смог одолеть!
Уже после переговоров у меня появилась возможность просто с ним поговорить. Совершенно новое ощущение. Я, как поется в песнях наших ветеранов — афганских бардов, до сих пор видел этих людей только через прорезь прицела. Теперь война уже не разделяла нас, и можно было разговаривать о простых и мирных вещах. Мне кажется, что вряд ли кто-нибудь еще может рассказать о том, что он вот так просто сидел и говорил с Ахмад-шахом о жизни и вместе с ним вспоминал о прошлом.
