Совсем близко прошлись пулеметные очереди. Очевидно, в танках нас заметили. Затем произошло прямое попадание в тяжелый пулемет. Тренога полетела кувырком и упала на тело убитого пулеметчика, его товарищ стонал и взывал о помощи. Был слышен лязг гусениц неумолимо надвигавшегося танка. Некоторые дома уже были объяты пламенем.
Вдруг земля сотряслась, как от удара бомбы «блок– бастер», и столб пламени взметнулся в небо. Действовали Штрауб и Зандер. Мгновение спустя последовал удар второй связки гранат.
На мгновение все, казалось, успокоилось, как будто обе стороны критически оценивали ситуацию. Но вдруг лязганье гусениц возобновилось, и один из вражеских стрелков стал наводить на нас свой адский прицел.
– Боже Всемогущий, Францл! Ради Христа, стреляй! Стреляй из всего, что у тебя есть! Мы должны сделать так, чтобы те двое вернулись целыми и невредимыми!
Тело Францла, казалось, слилось с пулеметом. Мимо, шатаясь, прошел один из наших солдат, оставляя за собой кровавый след. Шрапнелью ему оторвало ладонь. Он держал культю перед собой, уставившись на нее, будто не веря в то, что случилось. Последовали ослепительная вспышка и взрыв прямо по фронту, и горячее железо обожгло мне плечо.
– Пошли! – крикнул Францл.
Я вскочил, и вместе нам удалось добраться до ближайшего дома.
Появился Зандер, шагавший через дорогу огромными шагами. Он остановился и огляделся вокруг, стараясь разглядеть нас.
– Сюда, Зандер, сюда! – кричали мы.
Еще один взрыв – и Зандер крутанулся на пятках, у него подкосились ноги, и он опустился на землю.
Я подошел к нему и увидел, что он мертв. Его выпученные глаза остекленели, но выражение лица было почти умиротворенным, полуоткрытый рот, казалось, улыбался. Его каска была пробита насквозь. Острый как бритва край загнулся внутрь, впившись в череп.
Лейтенант Штрауб вернулся. Один из танков вышел из строя, но другой, казалось, был не сильно поврежден.
– Я не смог подобраться достаточно близко, – сказал он. – Где Зандер?
– Зандер мертв, – сказал я, и у меня подкатился комок к горлу. – Он там, в доме.
Штрауб был ошеломлен. Он повернулся на негнущихся ногах и прошел внутрь.
У нас кончались боеприпасы, и теперь мы только огрызались короткими очередями. Нас начали прощупывать минометы. Лейтенант Велти приказал следовать обратно на прежнюю позицию.
– Первый взвод – идет впереди!
Мы медленно пробирались назад по оврагу. Наш маленький арьергард оставался позади. Стрельба постепенно затихала вдалеке. Даже звук взрывов шрапнели стал казаться безобидным.
Мы не проронили ни слова, но стоны и прерывистое дыхание раненых оставались с нами. Мертвых мы оставили позади. Только лейтенант что-то тащил по мерзлому снегу – нечто бесформенное, завернутое в плащ-палатку.
Измотанные, мы повалились в старые окопы. Смена, как мы узнали, не появится еще несколько часов. До тех пор нам придется терпеть. Подвезли боеприпасы. Мы механически заполнили магазины, почистили автоматы, разместили гранаты так, чтобы они были под рукой. Мы смертельно устали. Ночью стало холодно, был такой же ледяной холод, как и в предыдущую ночь.
Неужели прошли только сутки с того момента, как мы пришли в эти окопы и с волнением ожидали своего крещения огнем? Один-единственный день был настолько насыщен боями, что мы стали воспринимать их как нормальное явление и полностью положились на судьбу. Но где же то чувство гордости от сознания того, что мы воюем на линии фронта? Мы только знали: по крайней мере, на данный момент мы не воюем – и чертовски рады этому. Теперь мы боялись наступления утра, каждого наступающего дня.
Холод был немилосердный. Он непостижимым образом пронизывал все вокруг нас, и мы сдались. Мы были слишком вымотаны, чтобы двигаться. Мы просто сжались в снегу и тупо смотрели перед собой, стараясь держать глаза открытыми, боясь совершить роковую ошибку и заснуть.
Мои ноги постепенно превращались в лед и совсем потеряли чувствительность. Я знал, что с этим нужно что-то делать, но было так бесконечно покойно оставаться неподвижным. Не было больше взрывов шрапнели, не было свиста пуль, криков раненых, а когда я положил голову на колени и выбросил из головы все мысли, холод перестал быть таким мучительным. Конечно, я не собирался засыпать – я только думал вздремнуть. Скоро должна была прибыть наша смена. Горела далекая деревня… Почему танки все еще стреляют? Мы же их взорвали, разве нет? Скрючившиеся вокруг солдаты были мертвы – без всяких признаков жизни… Остекленевшие глаза Зандера… Еще одна проклятая осечка пулемета… Посмотри, Францл, вон они идут! Что это лейтенант тащит за собой?.. Это большая кукла, из глаз которой льются настоящие слезы…
Я проснулся как от толчка. Францл что-то бормотал во сне, его тело подергивалось. Ему, кажется, тоже снился вчерашний ужас.
– Францл, ради бога, проснись!
Мне пришлось трясти его изо всех сил. Он долго потом не мог прийти в себя.
– Я спал, что ли? Господи, я мог бы так и не проснуться!
Мы с трудом встали на ноги и попытались разогреть наши конечности, но бесполезно. Я чувствовал себя так, будто шел на ходулях.
На заре нас сменили. Когда мы получили приказ к отбытию, троих из нашей группы с нами не оказалось.
Ковак слышал от сержанта Хофмайстера, что они замерзли насмерть в ту ночь. Из раздели и растерли снегом, но было уже поздно.
Кто-то заметил:
– Чертовски хорошая смерть, если хотите знать мое мнение. Просто замерзнуть, и все. Ты спишь, смотришь чудные сны, и вдруг – все кончено. Совсем не почувствуешь грань перехода.
– К тому же никакой грязи, – добавил другой солдат.
– Я бы молил Бога, чтобы замерзнуть насмерть, – послышался слабый голос.
Затем я услышал, как Фогт пророкотал басом:
– Хотел бы увидеть твою глупую физиономию, если бы ты вдруг обнаружил, что промерз насквозь и тебе некуда идти.
Мы засмеялись. Постепенно мы воспрянули духом. Мы были рады идти строем туда, где мир и покой.
Вернувшись на базу, мы обнаружили, что в результате прямого попадания помещения приданного нам взвода тяжелых пулеметов полностью разрушены. Все пулеметы были выведены из строя. Взвод пришлось разделять, и солдат распределили по нашим трем взводам. Несмотря на такое увеличение их численности, общее количество личного состава сократилось.
На обед был горячий фасолевый суп, и мы набросились на него, как стая голодных волков. Он был необыкновенно вкусным. Я два раза брал добавку, но, когда Пилле протянул свой котелок в четвертый раз, повар сказал, что больше нет.
– Ладно тебе, – пророкотал добродушный Фогт, – дай парню еще ложку, ты, пузатый сукин сын!
– Но я же говорю вам, что ничего не осталось, – проскулил повар.
