Наружность его, по свидетельству всех очевидцев, производила необыкновенно внушительное впечатление. Поступок его с возмутившимися легионами в Риме показывает, какое употребление он умел делать из этого. Ясно, что впечатление это, еще более, нежели личное появление, осанка и слова Цезаря, и при этом воспоминание о великих военных подвигах его имели мгновенное, потрясающее влияние на грубые умы воинов и тотчас привели их к раскаянию и покорности.
Одним из самых восторженных почитателей и восхвалителей Цезаря является генерал Лоссау. Подобных ему во все времена было много, но много было и таких, которые судили о Цезаре хладнокровно и рассудительно, а иные даже и строго, хотя и справедливо. Так, между прочим, известный историк Геерен, в начале XIX в., сказал, что «нам недостает еще жизнеописания Цезаря, в котором он был бы достойно оценен
[349], потому что в новейшее время он был столько же непомерно восхвален, сколько Александр Великий, напротив, унижен. Как полководцы и завоеватели и тот и другой были одинаково велики и одинаково малы. Однако Александр как человек, в блистательную пору своей жизни, по-видимому, превосходит Цезаря: великих политических идей, которые развил Александр, не заметно со стороны Цезаря: он лучше всякого другого разумел средства достижения власти, но мало – к сохранению ее».
Слова Геерена заключают в себе великую истину, но требуют некоторого объяснения.
8
Три великих полководца древности, особенно Александр Великий и Цезарь, с одной стороны, были чрезвычайно восхвалены и превознесены, а с другой – подверглись более или менее строгой критике и строгому осуждению, но не в одинаковой мере и не одинаково справедливо. Все они одинаково и вполне справедливо и достойно восхвалены и превознесены как полководцы: в этом нет и не может быть ни малейших разногласия и несправедливости. Но Александр и Цезарь, представляющие черты сходства между собой по своим политическим положению, замыслам и предприятиям, были более или менее, как говорит Геерен, унижены или осуждены как завоеватели, а Цезарь, сверх того, как похититель власти.
Александр Великий даже был назван безумцем (умопомешанным), замыслившим завоевать мир и учредить всемирную монархию и всемирную торговлю, а Цезарь – узурпатором, имевшим еще более обширные замыслы – завоевать и Запад, и Восток известного тогда мира и учредить подлинно всемирную монархию. Но великая, чистая и честная личность Александра Великого, чуждая своекорыстия, и великие политические мысли и побуждения его к войне с персами и к походу за Инд и далее на Восток не заслуживают упреков, сделанных Александру как завоевателю. Совершенно другое дело – осуждение Цезаря в том же отношении.
Если соединить в одно общее целое и сопоставить начало его политического и военного поприща в 60 г., во время 1-го преторства его в Испании (когда он заплакал, по словам Плутарха, перед изображением Александра Великого), продолжение его (с начала войны в Галлии до конца войны в Испании) и конец (последние 6 месяцев до смерти его), то можно, кажется, сделать заключение, что, возбужденный великими подвигами и славой Александра, он замыслил сначала завладеть верховною, неограниченною властью в Риме, а потом, в звании царя-монарха, завоевать, как Александр, Восток и достигнуть еще больших, нежели Александр, результатов, соединив под своею властью и Запад, и Восток известного тогда мира. Но при этом, как справедливо замечает Геерен, со стороны его, Цезаря, не заметно тех великих политических мыслей, которые были развиты Александром.
Напротив, в последние 6 месяцев его жизни одновременно проявились явное стремление его к царской власти, явное же пренебрежение им республиканских форм, и неблагоразумное доверие его к республиканцам и к прежним врагам своим, и непринятие им никаких мер к самосохранению – все это, вместе взятое, подтверждает слова Геерена, что он «лучше всякого другого разумел средства завладения верховною властью, но мало постигал средства сохранения ее». Поэтому он был «столько же справедливо осужден как властолюбец, похититель власти и завоеватель, сколько восхвален и превознесен как полководец». В последнем отношении он стоит на равной степени с Александром, но в первом – ниже.
Обособлять же в нем полководца и политического деятеля очень трудно, гораздо труднее, нежели в Александре. Все его военные действия, от важнейших до малейших, всегда были тесно связаны с его политическими замыслами и целями, имевшими источником непомерное властолюбие его. Поэтому хотя в рассмотрении его войн и походов в частности и вообще были изображены образ и искусство ведения им войны в разных военных отношениях, но, для полноты этого изображения рассмотрение побудительных политических причин его военных действий существенно необходимо, и гораздо более, чем рассмотрение того же в военных действиях Александра. Что же касается Ганнибала, то он, с этой точки зрения, представляет большое отличие от Цезаря.
Как полководец он стоит на совершенно равной с ним и Александром ступени, но как политический деятель он не был ни монархом-завоевателем, как Александр, ни властолюбцем-завоевателем, как Цезарь, ни даже своекорыстным честолюбцем. Напротив, он был только вполне подчиненным своему правительству и зависимым от него полководцем и имел лишь одну, бескорыстную, возвышенную цель: одолеть врага своего отечества – Рим и возвысить над ним Карфаген. Притом личность его, чистая и безупречная, стоит выше Цезаревой и даже отчасти Александровой (в конце его жизни) в высшем нравственном значении.
По этим причинам рассмотрим Цезаря как полководца и сличим его с Александром и Ганнибалом – по возможности многостороннее, в совокупности их достоинств и недостатков в отношениях: умственном, нравственном и телесном, общечеловеческом и государственном, политическом и военном.
9
В умственном и душевном отношении, т. е. по силе ума и воли, Александр, Ганнибал и Цезарь стоят на одной ступени. Но в телесном и во всех других отношениях в совокупности выше всех должен быть поставлен Александр, а в нравственном – Ганнибал.
Александр и Ганнибал с ранних лет вели жизнь умеренную и воздержаную и тем укрепили в себе бодрость, ловкость и силу телесные. Молодость же Цезаря, наоборот, была очень бурная, а жизнь – неумеренная и невоздержанная, что, при его не слишком крепком от природы телосложении, было причиной его малосильности и даже болезненности, хотя во время войн и походов его умеренность, воздержанность и деятельность укрепили его тело и сделали его способным переносить труды, лишения и непогоды.
Сила ума и воли в каждом из них была одинаково велика, но пылкостью и восторженностью души всех их превосходил Александр; Ганнибал соединял в себе гораздо больше спокойной рассудительности и благоразумной осторожности; в Цезаре же преобладали: бесстрастность (за исключением единой и сильной страсти его – властолюбия), нечувствительность, себялюбие и постоянно холодный и своекорыстный во всем расчет.
