– О, сколько вопросов! Любопытной Варваре, знаешь ли, нос оторвали.
– А все-таки?
– Папа всю ночь возил людей. За деньги. На нашей машине.
– Он стал таксистом? Фи!
– «Фи»?! Алиса, запомни: папа делает все, что может, чтобы обеспечивать свою семью. И меня, и тебя.
– Лучше бы он нашел себе нормальную работу.
А потом... Потом отец нашел «нормальную» работу.
Он уезжал из дому – на два дня, на три, на неделю. Возвращался с деньгами. Платили ему в долларах. Их было не так много, как у «новых русских», которые тогда только появились, ходили в малиновых пиджаках и ездили на «Мерседесах», но Алисе стало хватать на обновки, «сникерсы» и на репетиторшу по английскому языку. Мама начала поговаривать о новой шубе. Отец повеселел и вслух мечтал, что скоро они, все трое, поедут в Париж.
А потом однажды он не вернулся.
И вот как раз в этом месте память Алисы давала первый сбой.
Откуда не вернулся отец?
Что с ним случилось?
И вообще – в чем заключалась его работа?
* * *
В самолете почему-то всегда удивительно хорошо вспоминается.
Может, потому, что тело, оторвавшись от земли, репетирует будущий полет души к богу? Наверно, правду говорят: в последний миг перед внутренним взором проносится вся жизнь. Значит, любой полет – вроде репетиции того самого, последнего полета?
Алиса отказалась от самолетного ленча. Наверно, это было неразумно: когда еще она попадет в Бараблино? Кто ее там теперь покормит? Но Алиса завернулась в плед и снова прикрыла глаза.
Руки. Жесткие мужские руки ерзают по ее животу. Задирают пижамную курточку. Чужое твердое тело наваливается. Слышен смрадный запах алкоголя. Как наждак, скребется о щеку щетина.
Алиса в ужасе просыпается. Нет, нет, это не сон. Он – рядом. В ее постели. Смердит. Хватает. Лопочет: «Девочка моя, ну подожди. Ну, раздвинь ножки».
Он. Дядя Коля. Пьянь. Сволочь. Насильник.
От ужаса и отвращения Алиса цепенеет. Несколько секунд она не может даже пошевелиться – не то что оказать сопротивление. И сладострастный пьяница пользуется моментом. Нащупывает ее грудь и впивается ртом в сосок.
Но оцепенение длится недолго. Она не зря тренируется каждый день. Не зря ходит в Бараблинский дом культуры в секцию ушу.
Алиса бьет коленкой – туда, где, по ее представлению, находится дяди-Колин пах. Тот стонет – словно всхлипывает. Следующий удар она наносит ему рукой по печени. А потом – еще один по горлу.
Дядя Коля хрипит. Она сбрасывает его тушу с постели.
Сама вскакивает на ноги.
Дядя Коля сидит на полу, в своих семейных трусах, в майке, и щерится. Тяжело дышит.
– Если ты еще раз, сволочь, – звенящим шепотом говорит Алиса, – полезешь ко мне...
– То что? – скалится пьяница. – Верке скажешь?
– Яйца тебе отрежу. Понял, свинья?
Голос ее звучит очень жестко – и, кажется, заставляет дядю Колю поверить в серьезность угрозы.
Во всяком случае, весь следующий день он даже не смотрит в Алисину сторону. Да что там день! Целый месяц отводит глаза.
И больше никогда не повторяет своих попыток.
Телеграмма о смерти дяди Коли (инсульт в возрасте пятидесяти семи лет) пришла пять лет назад, как раз когда у Алисы начинался роман с актером Десницким.
Но тогда она не только не полетела в Бараблино на похороны, но даже не послала тете Вере телеграмму с соболезнованиями.
* * *
Самолет по спирали пошел на снижение. Стюардесса просит застегнуть привязные ремни. Сообщает, что через двадцать минут самолет совершит посадку в областном центре. «Температура в районе аэропорта – плюс восемнадцать градусов».
Всегда в здешних краях было холоднее, чем в Москве. Урал. Вечно Алиса тут мерзла.
Как и в тот день. Весна еще только начиналась, едва зазвенела капель, а в бараблинской школе уже отключили отопление. Они сидели на уроках в пальто.
А с биологии Алису вдруг вызвали к директрисе.
Той в кабинете не оказалось. Вместо нее за столом сидел дядька – огромный, старый, краснорожий. Представительный, в костюме и галстуке. Настоящее начальство – не здешнее, бараблинское, а из области. А может, даже из Москвы.
На столе перед дядькой лежала газета «Урал молодой». Этот номер Алиса хорошо знала – потому что прямо на первой странице там была напечатана ее собственная фотография. Снятая крупным планом, она задорно улыбалась в объектив. Подпись под снимком гласила (Алиса запомнила ее наизусть): «Большим успехом у горожан пользуются спектакли народного театра Бараблинского дворца культуры. НА СНИМКЕ: десятиклассница Алиса Меклешова репетирует роль Валентины в пьесе „Прошлым летом в Чулимске“. Корреспондент сфотографировал Алису еще в феврале. Две недели назад газета наконец вышла и обеспечила девушке бешеную ненависть со стороны одноклассниц, прочих актрис народного театра, да и всего женского населения Бараблина.
Дядька, сидевший за директорским столом, при виде Алисы довольно ощерился. Разгладил руками газету с фото и отложил ее в сторону.
– Значит, вот ты какая, Алиса Меклешова. Хороша, хороша. Вживую еще лучше будешь, чем на фото. Высокая, грудастая, глаз горит. Молодец.
Алиса ничем не ответила на своеобразный комплимент мужика, только плечиком дернула. А его глаза загорелись сальненьким блеском. Он подался через стол вперед.
– Хочешь поехать в область? И заработать много денег?
– Ну, положим, хочу.
– Тогда...
Краснорожий сделал внушительную паузу, а потом выдвинулся на своем стуле из-за директорского стола, и Алиса увидела неожиданное. Брюки начальственного мужика были расстегнуты, и из них вздымался огромный красный член.
Алиса в негодовании вскочила. Завалился ее стул.
И тут в директорский кабинет вошли трое. Впереди – молодой красавец с длинными волосами. От него пахло столицей и большими деньгами – Алиса непонятно как, но сразу это определила. Чуть сзади шествовал мужчина самого раздолбайского вида в мятой водолазке. Он тоже был явно сделан из московского теста. Следом семенила их директриса, которая раболепствовала и перед первым, и перед вторым, и даже перед тем извращенцем, что сидел в ее кресле. Всем своим видом она демонстрировала, что для нее эти гости – круче, чем самое крутое начальство.
Извращенец поспешно укатился на стуле за стол и судорожно попытался привести в порядок свое хозяйство.
