Инцидент, казалось, был исчерпан. Корнилов остался во главе армии, которая отправилась в Кубанский поход, однако полного доверия между двумя генералами, очевидно, так и не удалось установить. Уже во время похода, по воспоминаниям его участника, бывшего таврического губернского комиссара Временного правительства Н.Н. Богданова, Алексеев, «видя Корнилова на площади среди казаков, сказал: «Уж эти мне истерические выступления». Немного спустя он как-то бросил фразу: «Они дошли до такого хамства, что бросили меня приглашать на Военный Совет».
Позднее, в эмиграции, Струве образно выразил психологическую разницу между двумя лидерами. «Как человек долга, т.е. как трезвый слуга-исполнитель его велений, М.В. Алексеев был сильнее и как-то… осязательнее Корнилова, но того особенного и собственного напряжения героической воли, которое было в Корнилове и излучением которого он заражал все вокруг себя, в Алексееве не было. В его трезвой и сухой личности не “было корниловского магнетизма… Алексеев — это массивная железная балка-стропило, на которое в упорядоченном строе и строительстве можно возложить огромное бремя, и оно легко выдержит это бремя… Корнилов — это стальная и живая пружина, которая, будучи способна к величайшему напряжению, всегда возвращается к прежнему положению, подлинное воплощение героической воли».
К годовщине кончины Михаила Васильевича на страницах популярного на белом Юге иллюстрированного журнала «Донская волна» была опубликована статья редактора издания Виктора Севского (Краснушкина) «Генерал Алексеев». В ней приводилась весьма примечательная характеристика психологического восприятия Верховного руководителя Добровольческой армии среди других лидеров южнорусского Белого движения: «Среди зачинателей освобождения России имя генерала Алексеева наименее известно широким кругам русского общества, хотя недавно исполнился только год со дня смерти Верховного Руководителя Добровольческой армии.
России известен Верховный Правитель, Верховный Главнокомандующий (адмирал Колчак. — В.Ц.), но кто знает бывшего Верховного Руководителя?
Толпе нужен герой, толпа любит и помнит тех, кто у всех на устах, с лицом запоминающимся, с именем звучным.
— У Корнилова и имя-то обещающее: Лавр, — говорили о Корнилове, даже когда он сидел в Быхове.
— Ведь имя Лавра и Георгия — герою битв и смелых дел, — пел о герое Бальмонт.
У Шкуро фамилия за себя говорит.
У Мамантова усы, на которые можно намотать любой Реввоенсовет.
Колчак в переводе с татарского — рукавица.
У Алексеева фамилия, каких много. Алексеевых в России чуть меньше, чем Поповых и Ивановых. Имя — Михаил, отчество — Васильевич. Предки в шестой книге (дворянского родословия. — В. Ц.) не записаны. Рост такой, что в любой, самой маленькой свите затеряешься.
Когда я думаю о том пути, который прошел покойный Алексеев от ротного командира армейского полка до Верховного Руководителя Добровольческой армии, мне вспоминается анекдот из его жизни, рассказанный бывшим учеником Алексеева в Академии — донским атаманом Богаевским.
В Академии, где-то на примерном учении, эскадронный командир предложил профессору Алексееву лошадь. Профессор поблагодарил.
— Спасибо, мне нужно поскорее, а потому уж я пешком. Так и карьеру, и путь в бессмертие в истории Михаил Васильевич Алексеев прошел пешком.
Корнилов и его жизнь — для Дюма, для романа.
Шкуро и Мамантов — для залихватской солдатской песни.
Алексеев — для вдумчивого историка — бухгалтера времен, течений, настроений.
Перед богиней Клио предстанет маленький, седенький генерал с портфелем и расскажет, как он из Петрограда, после речей в Предпарламенте, который мягко зовут “бредпарламентом”, ушел на Дон и здесь в “Европейской” гостинице, под сводами старого дворянского дома помещиков Двухженовых, стал возрождать Русскую армию.
Что было у генерала Алексеева на Дону в ноябре?
Чистый блокнот, в который он заносил по одному добровольцев, и четыреста рублей, данных на армию каким-то “Мининым” наших дней, тряхнувшим мошной аж “на все четыреста”.
В мешковатом штатском костюме, с галстуком, похожим на полотенце, неумело затянутым на тонкой шее, бывший Верховный Главнокомандующий миллионными армиями, бывший генерал, перед которым почтительно вставал даже полковник Преображенского полка Романов (Николай II. — В.Ц.), жил в Новочеркасске под псевдонимом…
Без него не обходилось ни одно заседание Донского правительства. Атаман Каледин подчеркивал, что у него нет секретов от Михаила Васильевича. После его речи даже представитель крайних левых течений в донском правительстве почтительно назвал старого генерала Его Превосходительством.
Армия вышла из блокнота генерала Алексеева, армия выросла до тысячи штыков, армия — чудо, но у генерала нет бардов и есть только один Баян — полковник Лисовой, кропотливо подбирающий каждую черточку в жизни старого дедушки новой Русской армии.
А пока для освобожденной России генерал Алексеев — только “икона” в окне Освага (Осведомительное агентство, Отдел пропагандах. — В.Ц.) без лампады неугасимой. А пока… На одном из вокзалов генерал Деникин в изумлении не нашел ни одного портрета генерала Алексеева в витрине Освага и строго сказал:
— Не слишком ли рано стали забывать генерала Алексеева? Приказываю повесить его портрет.
Следовательно, даже в окне Освага Алексеев — «икона», перед которой лампады зажигаются только приказом но армии…
Добровольческая армия родилась на Дону в ноябре 1917-го года, в декабре стала Корниловской, ибо 6 декабря прибыл в Новочеркасск Корнилов. 31 марта 1918 года стала Деникинской, но никогда и никто не звал ее по имени Верховного Руководителя — Алексеевской.
Говорят, что когда-то Алексеев, улыбаясь из-под густых нависших унтер-офицерских бровей умными глазами, сказал:
— Лавр Георгиевич забрал у меня все лавры и все Георгии.
Я помню те дни на Дону, когда армию, чтобы не дразнить демократических «гусей», звали скромно — Алексеевской организацией.
Так она и осталась Алексеевской организацией, обросши лаврами Корнилова, Деникина, Маркова и прочих славных.
Алексеев не водил армию, ее вел Корнилов, в авангарде шел Марков, в арьергарде — Богаевский, а Михаил Васильевич — слабый и немощный ехал в коляске. Но руководителем был все же он.
Кабинет министров весь помещался у него в голове.
Финансы, политика, дипломатия.
Ведь когда умер Алексеев, первая телеграмма, которая пришла из Екатеринодара, была с сообщением:
— Алексеева заменят генералы Драгомиров, Лукомский и по внешней политике — Нератов.
Трое вместо одного. Очевидно, хорошая голова была у этого генерала, скромно державшегося в тени, в тужурке защитного цвета. Не блистал, не блестел так и в истории — в тужурке защитного цвета.
