Однако и во время «военно-походного периода «гражданская» власть не упразднялась. Управленческая модель предусматривалась «Положением о полевом управлении войск в военное время», разработанным под руководством Великого князя Николая Николаевича накануне войны (утверждено 16 июля 1914 г.). На эти нормы ориентировались многие военные лидеры Белого движения, включая и Верховного правителя адмирала Л.В. Колчака. «Положение» определяло статус «театра военных действий», при котором «все гражданское управление подчинялось главным начальникам соответствующих военных округов или военным генерал-губернаторам».
Распоряжения военных исполнялись «всеми правительственными местами, общественными управлениями, должностными лицами всех ведомств и всем населением». «Никакое правительственное место, учреждение или лицо» не имели права «давать Главнокомандующему предписаний или требовать от него отчетов». Главком мог «устранять от должностей всех должностных лиц всех ведомств на государственной, земской или городской службе в подчиненном ему районе, без различия чина и звания», а также «утверждать предельные цены, продовольственные и иные тарифы, общие для армий и тыла подчиненного ему района», «устанавливать в занятых неприятельских областях подати и налоги, а равно налагать контрибуции и подвергать имущество жителей конфискации».
Аналогичный принцип: «власть гражданская, да подчинится власти военной» — содержали «Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении» (приложение к ст. 23-й Общего Учреждения губернского, т. 2. Законов Российской империи). «Правила» предусматривали полноту власти Главнокомандующего, Главнокомандующего армиями фронта или Командующего армией: они получали право «воспрещать удаляться из места жительства таким лицам, которых… предполагается привлечь к работам для достижения целей войны», «назначать общие и частные реквизиции», «воспрещать вывоз необходимых для работ орудий и материалов… могущих потребоваться для войск…» (ст. 9, 10). Военной власти подчинялись и обязаны были «оказывать всякое содействие» генерал-губернатор, полицейские начальства и «все гражданские власти, а равно городские и земские управы» (ст. 13).
Особенно примечательна была ст. 12 «Правил»: «Если в местности, объявленной на военном положении, будет признано необходимым для охранения государственного порядка или успеха ведения войны принять такую чрезвычайную меру, которая не предусмотрена в сем приложении, то Главнокомандующий, непосредственно или по представлению Командующего армией, делает распоряжение о принятии сей меры собственной властью»
{114}.
«Положение» и «Правила» в полной мере определяли принцип военной диктатуры, делая гражданскую власть лишь вспомогательным звеном в системе прифронтового управления, полностью зависимой от распоряжений военачальника. В последующие годы Гражданской войны подобная система стала широко распространенной во всех регионах Белого движения. В этом заключалось принципиальное отличие от времени Первой мировой войны, когда приоритет военной власти над гражданской существовал только в прифронтовой полосе, а все попытки ввести элементы «военной диктатуры» в тылу (например, в проектах учреждения должности «Верховного министра государственной обороны», предлагавшихся Алексеевым в 1916 году, или в требованиях т.н. «Программы Корнилова» в 1917-м) встречали неизменное противодействие со стороны политиков и чиновников.
Теперь «слово армии» могло стать более весомым и при определении конкретных направлений политического курса. С февраля 1918-го изменилась внешнеполитическая ситуация. Война с Германией продолжалась, но Россия, от имени которой выступали деятели советского правительства, из войны вышла, подписав в марте 1918 г. «похабный» Брестский мир, и немецкие войска вступили на земли Войска Донского. Требовалось «выявление политического лица» Белого движения. После окончания «Ледяного похода», по оценке Ряснянского, «на командование армии особенно наступали с двух сторон: монархисты требовали ясного объявления, что армия борется за восстановление монархии в России, а демократические группы требовали точного указания, что армия борется за созыв Учредительного собрания (конечно первого его созыва). Но в среде офицеров лозунг “Учредительное собрание” был… мало популярен».
Исходя из необходимости определить, хотя бы временно, «политическое лицо» армии, Алексеев выступил с инициативой провести специальное собрание старших начальников от всех воинских частей и наличных политических деятелей. Совещание, на котором присутствовали Родзянко, Львов и несколько членов кубанского правительства и Рады, состоялось 23 апреля 1918 г. в станице Мечетинской. Примечательно, что Алексеев не стремился избежать контакта с армией, а напротив, считал необходимым сообщать добровольцам те цели, ради которых армия ведет свою борьбу. По воспоминаниям полковника Марковского пехотного полка В.Е. Павлова, «генерал Алексеев говорил о внешнем положении, главным образом, касаясь немцев. Он считал, что немцы были и остались врагами России, поэтому с ними недопустима какая-либо связь. С ними — ни мира, ни войны».
Что касается внутриполитического курса, то в тексте очередной краткой декларации Добровольческой армии утверждался предсказанный еще осенью 1917 г. принцип «непредрешения». В своей речи на совещании Деникин заявил о «стремлении к совместной работе со всеми государственно мыслящими русскими людьми», но причине чего «Добровольческая армия не может принять партийной окраски». «Вопрос о формах государственного строя» руководители армии не предрешали, ставя его в зависимость от волеизъявления русского народа, «после освобождения его от рабской доли и стихийного помешательства»; созыв Всероссийского Учредительного собрания должен состояться после «водворения в стране правового порядка». Ближайшими задачами признавались сугубо военные: «создание сильной дисциплинированной и патриотической армии», «беспощадная борьба с большевиками», а лишь затем — «установление в стране единства государственного и правового порядка».
Декларировалось категорическое неприятие каких-либо отношений «ни с немцами, ни с большевиками». Единственно приемлемые условия: «Уход из пределов России первых и сдача вторых». Наконец, делался вывод о желательности «привлечения вооруженных сил славян на основе их исторических чаяний, не нарушающих единства и целости русского государства и на началах, указанных в 1914 году русским Верховным Главнокомандующим (то есть — широкий суверенитет, вплоть до признания независимости по образцу Полыни. — В.Ц.)»
{115}.
Принципы: «армия вне политики», «армия не рассуждает, а повинуется», военнослужащим запрещено «состоять членами обществ, союзов и кружков, образуемых с политической целью» (статья 100 Устава внутренней службы) — были традиционно близки большинству русского офицерства, а в условиях Гражданской войны как формы «политического противостояния», борьбы «революции» и «контрреволюции», они представлялись вполне оправданными.
«Анабасис» Добровольческой армии, 1-й Кубанский, «Ледяной» поход завершился…
«По подсчету генерала Деникина, — писал позднее князь Ухтомский, — Добровольческая армия за 80 дней похода от 9 февраля до 30 апреля прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней — 44 дня вела бои и выйдя в составе 1000, вернулась в составе 5 000, пополненная кубанцами… Разбираясь в истории развития Белого движения на Юге России, мы неизбежно приводимся к заключению, что зарождение Добровольческой армии и се… боевое крещение — 1-й Кубанский поход — тот “светоч”, как его метко назвал генерал Алексеев, то пламя, которое зажгли Великие Русские патриоты и унесли, дабы сохранить его в беспредельные степи Кубанские, сыграл в возникновении этого движения громадную роль.
