Примечательно, что при таком мнении о командовании Алексеев никогда не позволял себе открытой критики, протеста, выражения недовольства. Служебная дисциплина, убежденность в важности строгого выполнения приказов вышестоящих командиров были характерны для Алексеева. Критическое отношение генерала к действиям своих начальников никогда не выходило за пределы узких частных бесед и собственных умозаключений, столь ярко отражавшихся в семейной переписке
{14}.
Увы, но генеральное сражение под Мукденом было, по существу, проиграно, и хотя о решающей победе японцев говорить не приходилось, но и русские войска в очередной раз отступили, не смогли нанести сильных, ожидавшихся от них ударов но противнику.
В начале Мукденского сражения части 3-й армии находилась в центре русской позиции. Самостоятельных ударов армия не наносила, однако ее положение позволяло удерживать фронт русских армий, служить своего рода «связующим звеном», прочным «мостом» между флангами. Но «раздерганная» в своем боевом составе 3-я армия не смогла осуществить фронтального удара но противнику, тогда как фланги оказались скованы отражением обходных маневров противника. Японское командование намеревалось окружить маньчжурские армии и наносило главные удары на их флангах. Фланговые удары японских войск напоминали успешное окружение французской армии немцами под Седаном в 1870 г. Но сил у русской армии было вполне достаточно для того, чтобы опередить противника и нанести упреждающие удары. В письме от 12 февраля 1905 года Алексеев отмечал, что накануне «назначено было начало наступательных действий, первоначально войсками 2-ой армии. Все пришло в бодрое настроение, ощущался подъем духа, верилось, что предварительная подготовка была основательная». Тому способствовала и оценка соотношения сил: против 270 тысяч японского войска было сосредоточено 300 тысяч русских.
Но, вопреки надеждам и расчетам, «11-го японцы сами начали наступление на противоположном фланге. Решительный, смелый и искусный полководец, сдерживая здесь возможно малыми силами неприятеля, собрал бы грозное количество войск и атаковал бы там, где он приготовился». Из состава 3-й армии постоянно выделялись полки и батальоны для подкрепления 1-й и 2-й армий, создавались отдельные отряды для отражения японских охватов. Это бесконечное формирование отдельных отрядов, «сборных» и разрозненных по своему составу, беспорядочное введение их в бой, вместо нанесения сосредоточенных фронтальных ударов, являлось, по мнению Михаила Васильевича, одной из главных причин неудачного исхода Мукденской «битвы». Не лучшим было положение и в соседней, 2-й армии. «По куропаткинскому обычаю, она деспотически расколота на две части равные, разметена, разбросана. Везде — растопыренные пальцы, нигде нет кулака, которым можно бить, вспоминая выражение Драгомирова».
В своих письмах он неоднократно отмечал эти тактические ошибки, это «лоскутное одеяло», делаемое в условиях «забвения всех основных правил и законов организации». «Пройдет еще месяц, — с горечью писал генерал, — прежде чем мы восстановим наши растерянные полки и батальоны… И ведь все эти лоскутки шли на то, чтобы затыкать дыры, прорехи». Главком «не имел понятия о нанесении ударов. Он почитал возможным лишь парировать удар равносильного, а то и более слабого противника… Во все время войны все сводилось к неудачному воскрешению Куропаткиным старинного, другими забытого и, казалось, давно погребенного способа — вытягивания всего в нитку».
Вместо этого требовалась тактика сосредоточения «ударных сил», обязательное выделение резерва, способного отражать, при необходимости, фланговые охваты японцев. «Раз мы не знаем, куда неприятель хочет идти, — писал Алексеев, — мы должны на важнейших пунктах и направлениях иметь сильные авангарды, а остальные войска держать сосредоточенно. Позиций можно готовить много, но заранее не располагать на них войск до рот включительно». Эти отмеченные еще при Мукдене приемы ведения боевых действий будут позднее использованы Алексеевым при составлении военно-стратегических планов накануне Второй Отечественной войны.
Сражение завершилось отступлением русских войск. Штабная работа была напряженной и требовала постоянных контактов с действующими войсками, поэтому Алексеев периодически отправлялся на позиции контролировать боевое состояние обороняющихся частей. Связь между многочисленными отрядами и отдельными подразделениями постоянно нарушалась, и единое командование было чрезвычайно затруднено. Во время решающих атак японской армии на русские позиции, 23—24 февраля, Алексеев и его помощники оказались на передовой «линии огня», и генералу пришлось лично командовать воинскими подразделениями. Под угрозой фланговых обходов части 3-й армии вынуждены были отойти с занимаемых рубежей.
В генеральской переписке отразилось примечательное описание положения, в котором оказались отступающие русские войска. «В четыре часа утра 25 февраля, — вспоминал Алексеев, — я заехал… к северным воротам Мукдена. Море — море! — повозок выливалось потоками с разных боковых дорог. Беспорядочно, в несколько рядов, все это тянулось к северу и тянулось до десяти часов утра. Только в одиннадцать часов могли тронуться наши ничтожные но силе войска 3-й армии. Но в это время горами между отдельными колоннами, успели уже протиснуться небольшие части японцев и начали артиллерийским огнем обстреливать густые массы обоза. Понятно, что произошло в этой недисциплинированной толпе. Все наши батальоны ушли в заслоны, но японцы продвигались к северу и продолжали огонь по обозам.
Уничтожение наших складов собственными руками повело к тому, что спирт попал в солдатские руки, и половина солдат оказалась пьяной. Результат оказался плачевным. Расплывшаяся на широком фронте, эта сволочь повалила назад, уже вполне беспорядочной толпою. Ни увещевания, ни шашки, ни угроза револьвером не могли сдержать мерзавцев, потянувшихся в узкое пространство, еще не замкнутое неприятелем. Бегство обозов, стихийное отступление в одиночку полков представляло картину глубоко возмутительную. Поле усеяно было брошенными повозками, любители наживы бросали ружья и занимались грабежом, и, в общем, каждая каналья искала спасения. Офицеров вообще мало, а в эти минуты и наличные куда-то исчезли, попрятались. Инертные, непредприимчивые, утратившие уже лучших своих представителей, они предпочли последовать примеру своих подчиненных.
Боже, Боже, какое это было разложение армии! Куропаткин год приучал армию только к отступлению. Он не дал ей ни одного ясного дня, ни одного призрака победы, труся каждого смелого предприятия, не решался ни на что, кроме отступления, он глубоко внедрил в сердца солдат и офицеров, что русские должны только отступать… Армия не хотела сопротивляться! Она без оглядки отступала!… Все с таким старанием подобранное, заготовленное пропало в одну минуту. Хорошо еще, что спаслись вьюки с двумя сменами белья. Кавалерист упустил — а я думаю, продал — лучшую лошадь. Словом, личные мои дела материальные потерпели полное крушение. Но это ничего. А потерпели крушение мои идеалы, моя вера в мощь армии, в ее высокие качества, которые могли возместить недостаток науки… Войска, побывавшие в руках Куропаткина, развращены, в корень испорчены, их нужно перевоспитывать… Вы молились за меня 25-го числа, и Бог оставил меня целым».
