Н.Н. Львов, получив известие о кончине Алексеева, такими словами характеризовал итог его жизненного пути: «В последние дни, когда победа союзников уже определилась и оправдала все действия генерала Алексеева, его не стало. Ему не суждено было войти в обетованную землю возрожденной России, но он довел до нее тех людей, во главе которых встал в тяжелые ноябрьские дни прошлого года. Его нет, но созданное им дело погибнуть уж не может. Из героической горсти людей быстро вырастает Русская армия, а вместе с ней крепнет и уверенность генерала Алексеева, что только армия спасет Россию».
В не менее пафосной форме известный писатель И. Наживин в массовой пропагандистской листовке, адресованной солдатам, так представил роль бывшего Верховного руководителя Добровольческой армии: «Теперь скоро уже Добровольческая армия придет в Москву, и там соберутся — по слову нашего славного, мудрого, любящего Россию и народ Главнокомандующего генерала А.И. Деникина и Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака — выборные люди от всей Земли Русской, и установят они законы и порядки для всей России заново, и снова заживем мы спокойно и богато, по-хорошему. И первый, кому мы будем обязаны нашим спасением, это генерал М.В. Алексеев.
Низко, земным поклоном поклонимся его могиле и будем подражать ему в его светлом и святом подвиге».
В день кончины Михаила Васильевича, 25 сентября 1918 г., Деникин издал Приказ №1 по Добровольческой армии, уже в качестве Главнокомандующего, объединившего в своих руках высшую военную и гражданскую власть. Приказ был посвящен памяти генерала Алексеева. Главком, высоко оценивая заслуги умершего, отмстил главные вехи его нелегкого жизненного пути: «Сегодня окончил свою полную подвига, самопожертвования и страдания жизнь генерал Михаил Васильевич Алексеев. Семейные радости, душевный покой, все стороны личной жизни принес он в жертву служения Отчизне.
Тяжелая лямка строевого офицера, тяжелый труд, боевая деятельность офицера Генерального штаба, огромная по нравственной ответственности работа фактического руководителя всеми вооруженными силами Русского государства в Отечественную войну — вот его крестный путь. — путь, озаренный кристаллической честностью и горячей любовью к Родине — и Великой, растоптанной.
Когда не стало армии и гибла Русь, он первый поднял голос, кликнул клич русскому офицерству и русским людям.
Он же отдал последние силы свои созданной его руками Добровольческой армии. Перенеся и травлю, и непонимание, и тяжелые невзгоды страшного похода, сломившего его физические силы, он с верою в сердце и с любовью к своему детищу шел с ним но тернистому пути к заветной цели спасения Родины. Бог не сулил ему увидеть рассвет. Но он близок.
И решимость Добровольческой армии продолжать его жертвенный подвиг до конца — пусть будет дорогим венком на свежую могилу Собирателя Русской Земли».
Но гораздо менее пафосным и оттого как бы более объективным представлялся опубликованный в журнале «Донская волна» скромный некролог, подписанный «Е.К.» (Е.М. Кискевич). Автор, прежде всего, обратил внимание на особенности новой стратегии Гражданской войны. «Давно, казалось бы, миновало время, когда военный вождь должен был быть одновременно и вождем духовным. Армии, превратившиеся из орудий полководцев в орудия искушенных в дипломатии кабинетов, не нуждаются в том, чтобы их предводители занимались еще и политикой. Особенно верны были этому принципу Русская армия и русский генералитет. Все наши полководцы, начиная с Кутузова и кончая Куропаткиным в политической сфере, являлись лишь слепыми исполнителями предначертаний свыше, хотя отдельные из них и обладали самостоятельным политическим миросозерцанием, как, например, тот же Н.А. Куропаткин и Д.Л. Скобелев.
Но Великая война и продолжение ее — революция, в корне изменили и это. Стратегия нашего времени вбирает в себя все более и более обширные области экономики, политики, наук гуманитарных, социальных. Она требует от стратега, чтобы он был энциклопедистом.
В особенности это ощутительно в наше родное безвременье, когда неоткуда получать никаких директив и вся ответственность падает на собственную голову. Для пушек нужен не только порох, но и идеи. Без идей они не стреляют — это известно еще нашим предкам. Но с кого спросить в период гражданских войн?
Совершенно исключительные обстоятельства требуют, чтобы полководец был не только военачальником, но чтобы одновременно он был и твердым администратором, и дальновидным политиком, и удачливым дипломатом».
Именно эти качества военного, администратора, политика и дипломата требовались от генерала Алексеева, как Верховного руководителя Добровольческой армии, создателя Белого движения. «Он — мозг Добровольческой армии, центр и средоточие ее материальной и политической мощи. Он — сдерживающее начало при всяких колебаниях и уклонах. Он же тот компас, согласно указаниям которого двигались добровольческие дивизии, добровольческие корпуса.
Беспрестанная работа Алексеева была незаметна. Это человек, который любил держаться в тени. Личная скромность и, быть может, то обстоятельство, что при всех “режимах” генерал был “не в моде”, помогут объяснить это. Генерал Алексеев всегда у всех режимов был на “подозрении” — и у старого, и у нового, и у самоновейшего.
Причина этому та, что генерал зорким взглядом политика умел различать друзей от врагов, полезное от пагубного, свое от чужого и карьеристов от людей дела. А дело Родины ставил всегда превыше всего.
Таким он был в старой Ставке в Могилеве, таким появился перед Керенским, старавшимся в те времена перелевить и удивить Совет рабочих депутатов. Таким же остался на Московском Совещании, не побоявшись указать не только на ошибки правительства, но и на грехи военных кругов. Таким же пришел и на Дон.
Обыкновенно было принято думать, что генерал Алексеев — сфинкс, замкнувшийся и держащий себя загадочно, что он загадка в смысле симпатий и антипатий политических или, как любят теперь выражаться, “ориентации”. Это совсем не так. Люди, знавшие генерала Алексеева, скажут, что он представлял собой как политическая величина. Скажут, что это был цельный и решительный русский патриот со всеми вытекающими из такого положения последствиями. Глубоко религиозный, — отсюда, быть может, несколько фаталист, — он и не пытался повернуть разбитый корабль русской государственности к чуждому этому кораблю фарватеру. И “ориентировался” генерал на возрожденную Великую Россию.
Одним словом, кто такой генерал Алексеев, отлично знали его враги, знали и друзья, знали, что можно и чего нельзя ждать от него. Горько только, что мало этих друзей у старого русского генерала, пребывавшего “не в моде”, и много, слишком много врагов. По еще больше “нейтральных”, в сонном равнодушии взиравших на героическую борьбу»
{150}.
…Похороны Михаила Васильевича состоялись 27 сентября. Сохранилось их подробное описание М. Лембичем. Он вспоминал, что это был первый прохладный, свежий день после изнурительной жары затянувшегося южного лета, «бледный, тихий осенний день». Прощание с генералом было торжественным, но в то же время искренним, без никчемной помпезности, парадности и лицемерия, — было, скорее, светлое чувство веры в неизменность начатого Алексеевым Белого дела. Вдоль Екатерининской, Красной и Соборной улиц, по которым от дома Инзы до кафедрального собора продвигалась траурная процессия, стояли шпалерами, — в два ряда, — исключительно офицерские караулы от Корниловского и Марковского полков, кубанских отрядов полковника А.Г. Шкуро и генерал-майора В Л. Покровского. Над самим собором несколько траурных кругов сделали аэропланы.
