Но воспоминаниям Лембича, на похоронах присутствовали тысячи людей. «Весь двор и внутренность дома, где лежало тело маленького генерала, запружены венками и живыми цветами. Венков и цветов было так много, что их не хватило в Екатеринодаре и срочно их доставили из Ставрополя. Венки были возложены на гроб покойного от отдельных воинских частей, от Донской армии, от Кубанского правительства, персонально от Кубанского атамана, от М.В. Родзянко, В.В. Шульгина, от деятелей Всероссийского Земского Союза, а также от различных городских самоуправлений и общественных организаций и партий. Были даже венки от рабочих, фабрикантов, кооператоров».
Отдельные венки были от славянских военных: Войска Польского, Чехословацкого корпуса и даже «от болгар — офицеров Русской армии». От союзников выделялся французский венок.
«Всеобщее внимание, — вспоминал Лембич, — привлекал неизвестный терновый венок, скромно, без всяких надписей переплетенный Георгиевскими лентами (этот венок — символ “Ледяного похода”, был от Штаба Добровольческой армии. — В.Ц.). Был венок из мирт и лавров, убранный национальными лентами — “От признательной России”. От детей одного из детских приютов, находившегося под покровительством покойного, был возложен венок из живых незабудок, с трогательной надписью на голубой ленте: “Не видели, но знали и любили”».
Из дома гроб вынесли и установили на артиллерийский лафет генералы Деникин, Драгомиров, Романовский и бывший критик «диктатора» Алексеева — Родзянко. Так произошло примирение между двумя политическими противниками. В собор с лафета гроб внесли Деникин, Драгомиров, генерал от кавалерии И.Г. Эрдели, кубанский войсковой атаман А.П. Филимонов и бывший соратник Алексеева по Юго-Западному фронту, генерал от артиллерии Н.И. Иванов. После долгой архиерейской службы гроб был установлен в крипте — усыпальнице Екатерининского собора. «Троекратный залп из орудий и винтовок возвестил, что печальный обряд окончен»…
Своеобразный некролог был опубликован 45 лет спустя на страницах двухтомника «Марковцы в боях и походах за Россию». Его автор, подполковник Марковского пехотного полка В.Е. Павлов, был очевидцем этих печальных событий.
В небольшом очерке «Смерть генерала Алексеева» он вспоминал: «На одной из улиц Екатеринодара, идущей от центра к главному вокзалу, близ Триумфальной арки, стоял старый кирпичный, неоштукатуренный, одноэтажный дом, на высоком фундаменте и с небольшим палисадником перед ним. Всякому, проходящему мимо, бросался в глаза не вид его, а развевающийся над парадным крыльцом Национальный флаг и стоящие у входа с обнаженными шашками два казака, в форме полка Конвоя Императора Всероссийского. Невольно замедлялись шаги… В этом доме жил генерал Алексеев.
Основоположник Добровольческой армии; не Командующий ею, а, признанный всеми се духовный Вождь — Верховный Руководитель, генерал Алексеев нес с нею все тяготы и лишения. Легшие на него еще с конца 1917 года дела внешних сношений и финансов с развитием успехов Добровольческой армии расширялись и осложнялись: сношения с Доном, объявившим себя самостоятельным государством; с Кубанью, стремившейся последовать примеру Дона; наконец — с Грузией; устроение жизни в губерниях Ставропольской и Черноморской, которое потом будет перенесено и на вновь освобождаемые губернии; необходимость теперь же создать ядро общероссийского единства при развивающейся “многопартийности” среди государственно-мыслящих людей — все это ложилось на него, давно уже страдающего тяжелой болезнью.
И вот, 25 сентября, в день Святителя Сергия Радонежского его не стало.
Слабо трепетал приспущенный над его домом Национальный флаг. Печально опустив головы, стояли у входа бородачи конвойцы. Ни один прохожий не прошел мимо, не отдав мысленно земного поклона…
Бывшие в городе две роты Марковцев (от 1-го батальона 1-го Офицерского генерала Маркова полка. — В.Ц.) не могли отмстить в это день свой полковой праздник: они участвовали на панихиде по усопшем Вожде, а через два дня и на похоронах его.
Торжественны были похороны генерала Алексеева, Болярина Михаила. Венки, ордена, духовенство… на лафете орудия 1-й Генерала Маркова батареи, прибывшего с фронта, гроб… семья покойного, генерал Деникин, которому теперь приходится нести все бремя власти. Шпалеры войск… две роты Марковцев. Печально-торжественные звуки похоронных маршей и траурный звон колоколов нового Войскового собора. Масса народа, и среди него — сотни больных и раненых Марковцев. Последнее отпевание в соборе и похороны в нижней его церкви, с правой стороны.
Немеркнущий свет лампад у его могилы. Непрекращающийся поток молящихся… Каждый день к могиле подходят Марковцы — на костылях, с перевязанными руками, головами, едва могущие двигаться. Они стоят у могилы и кажется им — стоят они у “Чаши страданий и крови” за Родину…
А отойдя от могилы и выйдя из собора, они вдруг возвращаются к жизни, к реальной действительности и говорят себе:
— Мы же, живые, будем продолжать борьбу, пока не достигнем цели…»
И еще один примечательный некролог был опубликован А. Сувориным в изданной в 1919 г. книге «Поход Корнилова».
«Небольшого роста, худощавый старик с ясными проницательными сокольими глазами. Чрезвычайно внимательно слушает… Отвечая, говорит точно, поражая памятью сложных подробностей. Задает вопросы по существу, с прямотой. Решает быстро. Таков был Михаил Васильевич Алексеев. Своей теплой просвещенностью, труженичеством и особенной искренностью всего обращения он невольно привлекал к себе с первого знакомства.
Он объявил запись в Добровольческую армию 2 ноября 1917 г. и был первым ее организатором. После смерти Корнилова только крепкая духовная устойчивость Алексеева удержала армию от “распыления” и помогла ей дожить до успехов Второго Кубанского похода и возрождения сил.
Алексеев работал неустанно. С шести часов утра он был уже за работой и в ней проводил весь день до позднего вечера… принимая по делам, делая распоряжения. Он был превосходно подготовлен для предстоящей ему роли организатора общего хозяйства России и защитника се интересов на международном конгрессе. Но как раз, когда он должен был приступить к этому — смерть взяла его!
Чтобы делать то, что делал один Алексеев, пришлось создать целый ряд высших должностей, но он был и есть истинно незаменимым на своем посту по широкой просвещенности взглядов, умению решать быстро и вместе осторожно сложнейшие вопросы и по искренней приязни к общественным силам и почину.
“Никаких сношений с немцами!” — было решением Алексеева твердым и окончательным, которое дало Добровольческой армии незыблемое международное положение. Любовь его к России была безмерна. Он разочаровался в русском солдате и говорил о нем с жесткостью, которая невольно поражала, но жил он только для России, работая для нес сутки сплошь.
Перед гробом его несли точный и глубоко всех поразивший своей верностью символ его жизни — терновый венец, перевитый георгиевской лентой. Да, это жизнь Алексеева — эти тернии и эти желто-черные ленты!
Как и Корнилов, он умер накануне своего торжества, им добросовестно и заботливо приготовленного! Тем теплее будет память о нем на Руси: так много сделать, так мало взять от заслуженного успеха!
