Несмотря на многие разногласия Алексеева со Ставкой, высшее военное командование и прежде ценило его знания и опыт, особенно проявившиеся во время «великого отступления». Не случайно поэтому перевод генерала на более высокую должность предполагался еще до принятия Государем верховного командования. По воспоминаниям о. Георгия Шавельского, «наш Верховный Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич, посетив штаб генерала Алексеева, повеселел. Опрошенный о причине этого близкими к нему людьми, Великий князь ответил: “Повеселеешь, батюшка мой, поговоривши с таким ангелом, как генерал Алексеев… какая разница во всем: бывало, что ни спросишь, либо не знают, либо знают кое-что, а теперь на все вопросы — точный ответ. Все знает: сколько на фронте штыков, сколько снарядов, сколько в запасе орудий и ружей, продовольствия и одежды; все рассчитано, предусмотрено… Будешь, батюшка, весел, поговоривши с таким человеком”».
По-иному смотрел на перспективы своего «повышения» сам Михаил Васильевич. «Тяжело мне сейчас, а скоро будет еще тяжелее… не но количеству работы, а потому что по неисповедимым указаниям Господним я скоро опять переменю место и стану в такой среде, в такой атмосфере, которую я не знаю, боюсь, к которой не подготовило меня мое скудное воспитание и незаконченное для высокого света образование», — так писал Алексеев о своем предстоящем «повышении»: «С тревогой смотрю на свое будущее. Затруднятся мои отношения, а увеличится моя ответственность. Куда ведет меня воля Господня — не знаю, и нужно претерпеть до конца. Пока только могу сказать это; скоро решится вопрос, и я, к сожалению, должен буду покинуть фронт».
Вряд ли можно считать, что генерал что-либо приукрашивал или лукавил, говоря о своем настроении и ожиданиях при известии о переводе из штаба фронта в Ставку. Сама по себе штабная работа его не смущала, его опыта было вполне для этого достаточно. Но он действительно, будучи чуждым светским манерам и условностям, не «вписывался» в сложившийся стереотип «свитского» поведения, столь типичного для многих «генерал-адъютантов», составлявших окружение Государя Императора. Только вера и надежда на «волю Господню» укрепляла Михаила Васильевича в столь ответственном решении.
Показательно, что вскоре по вступлении в должность Начштаба Главковерха Михаил Васильевич отдал утвержденную Государем директиву о прекращении отступления русских войск (26 августа 1915 г.), хотя немецкое наступление еще продолжалось. Последней попыткой сокрушить русский фронт, достаточно авантюрной даже по признанию самих немецких командиров, стал прорыв 31 августа 1915 г. кавалерийской группы противника из шести дивизий под Свенцянами, у Постав Сморгони. Данный рейд представлялся Алексееву не таким уж «бессмысленным», а напротив, довольно опасным, поскольку его успех угрожал разрывом тыловых коммуникаций, вероятным выходом на «Московскую дорогу», ликвидацией и без того скудных военных баз, коммуникаций и тыловых магазинов.
Вильно-Молодеченская операция стала первой операцией, которую Алексеев проводил уже в должности начальника штаба Главковерха. Примечательные воспоминания оставил об этой операции начальник службы связи генерал-квартирмейстерской части штаба Главковерха полковник Б.Н. Сергеевский. Для того, чтобы все-таки добиться, хотя бы частичного окружения русских, «несколько германских армий было брошено в четвертое, невиданное по количеству сил, наступление… Удар на Ковно — Вильно и огромный прорыв севернее — “Свенцянский прорыв”. В районе Вильно должно было быть окружено две русских армии». В этих условиях Алексеев решился на смелый и довольно рискованный контрманевр. Нужно было «пропустить» немецкие силы в тыл, с последующим их охватом. После этого как минимум можно было рассчитывать на вытеснение, а как максимум — на окружение зарвавшихся немцев. Штаб организовал также ответную атаку русскими кавалерийскими полками у Борисова и Молодечно — для оперативной ликвидации прорыва немецких кавалеристов. «Охватившие нашу Виленскую группу с севера, северо-востока и востока, германцы достигли, — писал Сергеевский, — Борисова и Молодечно. Пока Виленская группа 10 дней отбивалась фронтом на запад, север и восток, а снятые с фронта много южнее русские части, после успешного многодневного марша останавливали ударом с юга голову обходившей массы… генерал Алексеев успел создать путем перевозок по железным дорогам ударную группу, угрожавшую германской обходной группе с востока. И эта ударная группа состояла не из нескольких полков или даже дивизий — а из целых двух армий.
Как только эта угроза выяснилась для германского командования, так тотчас же начался спешный отход прорвавшегося германского “кулака”, и после ряда боев, уже местного характера, линия фронта вытянулась по меридиану от Двинска на Западной Двине до Румынской границы, и в течение двух последующих лет мы не видели подобной активности противника на нашем фронте.
Германский “судьбоносный” план был окончательно сорван… Изучая причины этой русской победы, германский генеральный штаб признал: “Мужество германских войск уже не превосходило в должной мере таковое же неприятеля… Русская армия сохранила способность маневрировать и наносить удары”.
Если первая фраза этого германского заключения свидетельствует о высоких качествах русских воинов, то вторая является признанием искусства русского полководца: “У французов было «Чудо на Марне», заключавшееся в ошибке неприятеля. У нас же было не замеченное нами Чудо, заключавшееся в том, что Русский солдат и Русский полководец сумели без артиллерии победить в тяжелом, но славном 1915 году”».
Схожую оценку давал в своих воспоминаниях начальник военно-морского управления в Ставке контр-адмирал Л.Д. Бубнов, хорошо знавший Алексеева по совместной работе в штабе Главковерха: «Генерал Алексеев был назначен Главнокомандующим Северо-Западным фронтом, где складывалось самое тяжелое положение. Благодаря своей неутомимой трудоспособности, организационному дарованию, педантичной точности и глубокому знанию военного дела, он — при постоянной поддержке со стороны Верховного командования — настолько упорядочил отступление фронта, что, по признанию самого Людендорфа, немцам не удалось добиться решительных стратегических результатов, на которые они рассчитывали, ведя свое наступление. Мало того, генералу Алексееву удалось искусным контрнаступлением в районе Вильно окончательно остановить продвижение немцев, после чего обе стороны окопались, и на Восточном фронте, так же как и на Западном, началась позиционная война, наступило, но словам Людендорфа, спокойствие».
Правда, по весьма скептической оценке Лемке, Вильно-Молодеченская операция, хотя и была выиграна благодаря «мелочному руководству со стороны Алексеева», но в то же время стала для Михаила Васильевича «лебединой песней как стратега». «Дальше его так поглотила сложность положения политического, военного, экономического и т.п., что он был уже не в состоянии оставаться только начальником штаба русской армии». Возможно, это и справедливо, если считать, что стратегия — это только планирование красивых военных операций в стиле красивой шахматной партии. Но нужно помнить, что для времени Великой войны стратегия строится не только с учетом силы и расположения тех или иных воинских подразделений, но основывается на планировании операций, с учетом всех факторов, оказывающих прямое или косвенное воздействие на положение фронта, и именно «положения политического, военного, экономического и т.п.»
{29}.
