Итоговый план, утвержденный после Совещания Главнокомандующих фронтами в Ставке (1 апреля 1916 г.) директивой № 2017806 от 11 апреля 1916 г., несколько отличался от первоначального. Главный удар планировалось нанести теперь Западным фронтом, а Северный и Юго-Западный должны оказывать ему содействие, наступая на флангах. В напряженном ожидании майского наступления проходила подготовка частей, полки и корпуса «накапливали продовольственные и боевые средства». Наступление должно было начаться 15 июня. Однако не прошло и месяца, как в Ставку поступили тревожные телеграммы из Рима. Италия — бывший член Тройственного союза, ставшая неожиданным союзником Антанты, оказалась под ударом сильных австро-венгерских корпусов у Трентино и просила «ускорить, во имя общих интересов, начало наступления русской армии». Начальник итальянской военной миссии при Ставке генерал Ромеи писал Алексееву, что «не только армия, но и весь народ итальянский проникнуты глубоким убеждением, что война может быть решена только после одновременной атаки итальянской и русской армии против Австрии».
Справедливости ради, следует отметить, что вступление Италии в войну на стороне Антанты в 1915 г. привело к переброске в Альпы 8 австро-венгерских дивизий с Восточного фронта, и тогда уже можно было ставить вопрос о союзной помощи (хотя и небольшой) в момент тяжелых боев «великого отступления». «Помогать Италии» в 1916 г. считалось оправданным. Угроза серьезного поражения союзной армии заставила Алексеева в очередной раз переработать план наступления. Поскольку итальянским войскам угрожали австрийцы, то теперь начать наступление предстояло частям Юго-Западного фронта под командованием Брусилова, с целью «притянуть к себе» силы австро-венгерской армии. Главный удар по-прежнему наносил Западный фронт, но Брусилов начинал свои действия раньше запланированного срока на неделю. В докладе Главковерху от 13 мая 1916 г. Алексеев предупреждал о рискованности такого изменения общего замысла наступления: «Выполнение немедленной атаки, согласно настояний итальянской главной квартиры, неподготовленной и, при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии, производимой только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие поведет только к расстройству нашего плана во всем его объеме». «Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку, — предупреждал Алексеев в другой раз, — значит вносить в общий план союзников дальнейшее расстройство и обрекать наши действия на неудачу»
{41}.
Тем не менее, помогая Италии и не дожидаясь окончания подготовки Российской армии, Алексеев имел полное право рассчитывать на поддержку Антанты. 13 мая он телеграфировал Жилинскому просьбу к командующему союзными войсками маршалу Жоффру о незамедлительности наступления на Западе: «Мы вынуждены начать операцию, будучи бедно обеспеченными снарядами для тяжелой артиллерии, которых ниоткуда не можем добыть в скором времени. Поэтому большой промежуток между началом операции на нашем и французском фронтах нежелателен; мне нужна полная уверенность, что удар со стороны англо-французов действительно последует, хотя бы Верденская операция и не получила завершения…» В личной телеграмме, отправленной Жоффру 14 мая, Алексеев писал: «Рассчитываю, что полная согласованность свяжет воедино действия русской армии с операциями Вами предводимых войск». Действительно, по данным Барсукова, «на всех русских фронтах к марту 1916 г. насчитывалось лишь 440 полевых тяжелых орудий современного типа калибром не свыше 152 мм; кроме того, имелось 516 тяжелых орудий устаревших систем из крепостей. Даже полевых легких 122-мм гаубиц, которые приходилось применять для разрушения вместо тяжелых, состояло тогда на вооружении лишь 585». «Отсюда, — сообщал Алексеев Жоффру, — понятны те трудности, с которыми приходится иметь дело нашей пехоте при атаке укрепленных позиций противника».
Помощь союзникам проявлялась в 1916 г. ив отправке экспедиционных сил во Францию и Македонию. В начале мая в Ставку прибыли два представителя французского правительства, социалисты Р. Вивиани и А. Тома, рассчитывавших на отправку 400 тысяч солдат и офицеров русской армии на Западный фронт. Однако Наштаверх высказывался против отправки такого, слишком большого, контингента. В результате переговоров было достигнуто соглашение, утвержденное Государем и подписанное Алексеевым, которое подтверждало отправку воинских контингентов на Западный фронт во Францию и, в подкрепление к уже прибывшей в Париж 1-й Особой бригаде, на Салоникский фронт отправлялась 2-я Особая бригада. Кроме того, хотя и с большим трудом, Вивиани и Тома удалось добиться согласия на отправку с августа по декабрь во Францию через Архангельск еще пяти бригад, численностью по 10 тысяч бойцов каждая. Таким образом, к концу года на помощь союзникам должно было отправиться около 1500 офицеров и 80 тыс. солдат. Франция принимала на себя обеспечение бригад и их вооружение. Отдельным договором обусловливалась помощь Франции в организации артиллерийского производства. В воспоминаниях французского посла в России М. Палеолога сохранились интересные описания этих переговоров и реакции на них генерала Алексеева. Во время завтрака в посольстве, в Петрограде (22 апреля 1916 г.), Палеолог, вводя своих соотечественников в курс дела относительно отправки русских войск во Францию, сказал им: «Алексеев не согласен на отправку 400 тысяч человек; он находит, что по отношению к громадной длине русского фронта число хорошо обученных резервов слишком мало; он в этом убедил Императора, но если вы будете настаивать, то добьетесь, может быть, посылки нескольких бригад». После окончания «продолжительных и тягучих» переговоров в Ставке Вивиани поделился своими впечатлениями с Палеологом: «Начальник Главного штаба (французская интерпретация должности Алексеева. — В.Ц.) встретил его холодно, или, во всяком случае, сдержанно, чему я нисколько не удивляюсь. Генерал Алексеев — ярый реакционер, убежденный сторонник традиций Монархического начала, Самодержавия и Православия. Вмешательство в военные дела невоенного человека, да еще какого — социалиста! Это, конечно, показалось ему величайшим нарушением порядка. Вивиани прежде всего вручил ему личное письмо генерала Жоффра с просьбой немедленно его прочесть. Генерал Алексеев его прочел, но ничего не сказал…» Французского делегата расстроило также краткое, но весьма категоричное заявление Алексеева о том, что все военные вопросы он «будет обсуждать с генералом Жоффром через генерала Жилинского», а передачи информации через сторонних лиц не будет.
Геополитическая актуальность наступления именно Юго-Западного фронта была связана с необходимостью помощи оккупированной австро-венгерскими войсками Сербии и Салоникскому фронту. По воспоминаниям министра иностранных дел С.Д. Сазонова, еще осенью 1915 г. Алексеев писал ему о перспективах Балканского театра военных действий. «В письме, полученном мною от генерала Алексеева… в октябре 1915 года, он сообщал мне, что перевозка русских отрядов в Сербию по Дунаю была невозможна и что высадка войск в Варне или Бургасе была бы выполнима только в том случае, если бы мы располагали Констанцей, как операционной базой. Перевозочная способность всех судов, находившихся в Одессе и Севастополе, не позволяла посадки более двадцати тысяч человек единовременно. Таким образом, по мнению генерала, первые десантные отряды подверглись бы серьезной опасности до высадки всего экспедиционного корпуса. Ввиду этого Россия оказалась не в состоянии подать прямую военную помощь Сербии, но она могла оказать ей действительную поддержку возобновлением своего наступления в Галиции. На этом решении и остановилось наше верховное командование»
{42}.
