Ради достижения победы над врагом или хотя бы возможности продолжать борьбу, дабы грядущий мир не был позорен для России, необходимо устранить причины, которые могут вызвать брожение и недовольство в армии. В настоящее время армия признала государственный переворот за совершившийся факт, признала новое Правительство, и надо, чтобы она оставалась спокойной, пока не будет налажено новое государственное строение и се мысли не были бы заняты политическими вопросами… Втягивание армии ныне в политику приведет к невозможности продолжать войну, и не позже июня Петроград будет в руках германцев, которые продиктуют нам мир по своему желанию и в экономическом отношении нас поработят… Дальнейшее стремление в той или иной форме расширить ныне принятые требования крайних левых элементов неминуемо поведет к тому, что армия будет вовлечена в политику, начнется междоусобная война, а Россия попадет под ярмо Германии».
Алексеев не принимал идеи «вовлечения армии в политику», однако пророчески предупреждал, что «голос армии может быть грозен, и в какую сторону выльется движение в армии, предвидеть нельзя». Можно было попять, что армия может выступить, и отнюдь не в «революционном», «демократическом» обличье, а напротив, в ней найдется немало сторонников «контрреволюции», установления в стране твердой, «диктаторской» власти. Последующие события 1917 г., выступление генерала Корнилова и формирование Белого движения это подтвердили
{64}.
Однако мнение Алексеева Гучков проигнорировал, и, ввиду «назревших перемен» в армии, реформы продолжались…
Прежняя, «Царская Ставка» доживала последние дни. Алексеев считал необходимым сделать все, чтобы находившийся здесь Николай II не почувствовал произошедших перемен. Все встречи бывшего Главкома проходили по установленному церемониалу, с прежним титулованием Государя. На время пребывания Николая II в Ставке Алексеев, как и прежде, делал ему «всеподданнейшие доклады» о положении на фронте. Михаил Васильевич долго беседовал с бывшим Главкомом после его приезда из Пскова. Вспоминая свои беседы с Алексеевым, Борисов писал: «Алексеев мне сказал: “Очень было мне тяжело”. Но Он меня понял и ответил: “Я готов все сделать для блага армии”». Было решено, что Государь выступит с прощальным обращением к армии. Несмотря на происходящие «революционные перемены», Алексеев верил, что твердое, ясное слово Государя, Верховного Главнокомандующего, хотя и уже «бывшего», может серьезно повлиять на настроения в армии.
В ночь на 8 марта по распоряжению Алексеева в войска был передан «прощальный приказ Императора», лично написанный Николаем II поздним вечером 7 марта.
В отличие от велеречивых слов обращения Временного правительства о «победе над врагом внутренним» (теперь им становился «проклятый царизм»), приказ Николая II отличался четкостью и прямо объяснял армии, что нужно делать в уже изменившихся, «революционных условиях»: «После отречения мною за себя и за сына моего от престола Российского, — говорилось в приказе, — власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот — изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит.
Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь Ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине.
Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».
Казалось бы, подобный приказ-обращение ничего, кроме усиления боеспособности армии, роста авторитета новой власти, вследствие прямого указания «повиноваться Временному правительству», вызвать не может. Приказ был лично вручен Императором генералу Алексееву вечером 7 марта, после чего немедленно адъютант Алексеева Л.Л. Голембиовский, размноживши на машинке, лично сдал приказ на телеграф для передачи в штабы фронтов и Военному министру. В тот же вечер в Ставке была получена телеграмма от Гучкова — не распубликовывать приказа, на что Алексеев ответил, что таковой уже передан по телеграфу в армию. Тогда последовало непосредственное распоряжение Гучкова, помимо Ставки, в штабы фронтов об остановке «прощального приказа» и чтобы дальше штабов армий и отдельных корпусов и дивизий (на Румынском фронте) он не прошел
{65}.
8 марта в особом поезде, под контролем представителей Временного правительства, доставивших в Ставку распоряжение об аресте царя, Николай II был отправлен из Могилева в Царское Село. Алексеев провожал своего Главковерха, видя его в последний раз. По воспоминаниям Хэнбсри-Уильямса,
Алексеев просил чинов Ставки «не сопровождать Императора», поскольку «теперь, когда правительство гарантировало безопасный проезд, наши действия могут быть восприняты как недоверие новому правительству… Даже Император, несмотря на обрушившиеся на него несчастья, посчитает правильным поддерживать выбранное правительство, два представителя которого будут его сопровождать».
«Генерал Алексеев рассказывал, — вспоминал Дитерихс, — что через него Государь был предупрежден, что Временное правительство признает необходимым Его переезд в Царское Село и что для обеспечения безопасности этого переезда в Могилев будут командированы делегаты от правительства для сопровождения поезда до Царского Села, где также охрану всей Царской Семьи Временное правительство принимает на себя.
Государь понял, что Его лишают свободы, и с полной покорностью принял решение новой власти, почувствовав в нем даже некоторое удовлетворение своему духовному состоянию. Больно Ему было только, как русскому человеку, быть лишенным служить Своей Родине в рядах ее армии, но в этом лишении Он видел начало нового искупления, которое преднамечалось Ему лично Промыслом Всевышнего Творца. Генерал Алексеев говорил, что он поражался в эти дни тем внутренним покоем, которым, видимо, было проникнуто все существо Царя, который заметно волновался лишь тогда, когда с фронта получались сведения о каких-либо антидисциплинарных явлениях в войсках. Он очень хотел дождаться приезда в Могилев назначенного Им Верховным Главнокомандующим Великого князя Николая Николаевича, но это тоже Ему не удалось».
Интересные подробности отъезда Государя из Ставки приводили Кондзеровский и Сергеевский. Накануне генерал Алексеев сделал для бывшего Главковерха последний оперативный доклад. После него, по личному указанию Алексеева, прошло прощание с чинами Ставки, включая и делегатов от воинских частей Могилевского гарнизона. «Его Величество… сказал всем теплые прощальные слова; затем сказал несколько слов генерал Алексеев… Я ясно видел, как слезы катились по щекам Его Величества. Плакал и генерал Алексеев». Тяжкое впечатление произвело это прощание на чинов Ставки. Несколько человек упало в обморок. В день отъезда «утром меня вызвал генерал Алексеев и сказал, что никто на вокзал ехать не должен, что поедет он один… Надо сказать, что в этот день утром из Петербурга приехали специально для сопровождения Его Величества четыре комиссара… Когда генерал Алексеев приехал на вокзал… они объявили, чтобы он предупредил Государя, что тот должен считать себя на положении арестованного. Генерал Алексеев сказал мне, что он попробовал протестовать, но ему ответили, что по этому поводу получены определенные указания.
