Но если Союз офицеров ставил, в значительной степени, военно-политические задачи, то для решения сугубо военных задач, связанных с намеченным наступлением, следовало изменить условия организации и комплектования армии. Ввиду продолжающегося падения боеспособности воинских частей на фронте, по мнению Алексеева, необходимо было приступить к частичной демобилизации (прежде всего старших возрастов), а взамен — создать особые подразделения из добровольцев — убежденных сторонников продолжения «войны до победного конца».
Генерал Брусилов предложил Алексееву утвердить план организации «особых ударных революционных батальонов, навербованных из волонтеров в центре России». По замыслу Брусилова, эти части, поставленные во время наступления «на важнейших боевых участках, своим порывом могли бы увлечь за собой колеблющихся». Алексеев, не оспаривая в целом проект Брусилова, считал, что такие батальоны должны не принимать на себя всю тяжесть нанесения главного удара, а, напротив, должны вводиться в бой в качестве испытанного резерва, призванного развить первоначальный успех прорыва. Не разделял он и планов создания подобных частей в тылу. В телеграмме от 21 мая 1917 г. Главковерх предупреждал, что «сбор в тылу армии неизвестных и необученных элементов вместо ожидаемой пользы может принести вред для ближнего тыла Ваших армий. Только извлечение надежных людей из состава войск может дать подготовленный материал для формирования».
Алексеев предлагал создавать добровольческие ударные подразделения из дисциплинированных, преданных долгу солдат и офицеров, выделяя их из состава теряющих боеспособность частей, хотя и учитывал, что это может привести к снижению устойчивости воинских частей и флотских экипажей. Более перспективным представлялось Алексееву создание ударных батальонов из военнослужащих тыловых гарнизонов, прежде всего — из быстро «революционизирующихся» Петрограда и Москвы, а также из юнкеров. В телеграмме Брусилову от 18 мая он отмечал: «Совершенно не разделяю надежд Ваших на пользу для лихой, самоотверженной, доблестной и искусной борьбы с врагом предложенной меры… Военно-учебные заведения мне не подчинены, и разрешить в них вербовку не могу, на это нужно согласие и распоряжение военмина, которому телеграфирую, но считаю, что мы не имеем права расходовать в качестве рядовой силы наших будущих офицеров, пополнение коих становится все труднее.. Вербовка из состава Черноморского флота парализует флот, ибо судовые команды не имеют штатного состава. Разрушение морской силы допустить не могу, запрашиваю, однако, адмирала Колчака, какое число он мог бы выделить… Что касается крепостей Черного моря, то оттуда можно извлекать элементы только из крепостной артиллерии и небольшого числа инженерных рот. Пехота состоит исключительно из ополчения, которое придется кем-либо пополнить, ибо наличных людей едва хватает для гарнизонной службы».
По мнению Алексеева, не отвергавшего категорически идею создания новых воинских подразделений, следовало «разрешить вести широкую агитацию и вызов охотников в ударные батальоны среди запасных батальонов и полков Петрограда и ближайших окрестностей, равно — Москвы, с тем, чтобы составленные батальоны спешно отправлялись в Ваше распоряжение для спайки и надежного обучения». Но все же главное внимание следовало уделить добровольцам на фронте. На тыл надежды были невелики. «Неужели фронт, — патетически писал Михаил Васильевич, — располагающий 900 000 человек, не может найти одного или двух процентов тех праведников, ради которых можно пощадить всю грешную большую массу. Ведь два процента дадут 18 000 подготовленных лучше, чем могут дать запасные полки, флот, тем более совсем необученные волонтеры».
Брусилову следовало бы «сначала обратить внимание на честные элементы своего фронта, не рассчитывая широко на спасение извне. Все, что может дать страна, придет не так скоро. Эти, быть может, и воодушевленные элементы нужно еще спаять, обучить. Выражаю свое мнение, что в недрах фронта… можно найти материал на 12 батальонов, если только от такого числа зависит общее спасение»
{74}.
Широкое создание ударных батальонов, батальонов смерти, революционных батальонов волонтеров тыла было осуществлено уже после отставки Михаила Васильевича, его преемниками — Брусиловым и Корниловым. Бойцы-ударники стали позднее основой контрреволюционных сил, а 1-й ударный отряд Юго-Западного фронта был развернут в знаменитый Корниловский ударный полк. Следует отметить также, что создание ударных частей привело к внесению дополнений в упомянутое выше «Наставление для борьбы за укрепленные полосы». Теперь следовало усиливать войска, предназначенные для выполнения прорыва, специальными «ударными корпусами», принимавшими на себя тяжесть лобового удара по позициям противника, а вслед за ними в прорыв нужно было вводить сильные резервы.
Интересно отметить, что несколько позже, после проведенной немцами Рижской операции в августе 1917 г., в историю военного искусства вошла специальная тактика прорыва укрепленных рубежей противника. Она получила название «тактика Гутьера» — по фамилии немецкого генерала Оскара фон Гутьера, командовавшего под Ригой 8-й немецкой армией. Суть ее была изложена генералом в его книге «Атака в позиционной войне», вышедшей в свет в 1918 г. В ней признавалось обязательным использование ударных штурмовых групп, при прорыве вражеских оборонительный линий, с последующим введением в атаку остальных частей пехоты. При этом обязательным признавалось массированное использование артиллерии, допускалась газовая атака. Но применение ударных подразделений при прорыве укреплений было введено в русскую тактику все-таки раньше, чем это было признано и обосновано немецкими военными.
Примечательно и то, что Алексеев, соглашаясь с созданием новых воинских частей, тем самым признавал возможность организации армейских подразделений на добровольческих началах, хотя это и противоречило классическим принципам комплектования кадровой армии. И именно ему, спустя всего полгода, предстояло выступить инициатором формирования подразделений, составивших основу его, «Алексеевской», организации, ядра будущей Добровольческой армии.
И еще одно важное решение следовало, по мнению Алексеева, принять накануне наступления. В марте фактически были ликвидированы структуры военно-полевой юстиции, отменена смертная казнь на фронте. Для укрепления дисциплины в армии требовалось немедленно восстановить военно-полевые суды. В телеграмме на имя Керенского и Львова Алексеев утверждал, что столь популярные в революционных условиях «увещания, воззвания действовать на массу не могут… Нужны власть, сила, принуждение, страх наказания. Без этого армия существовать при данном своем составе не может. Считаю своим священным долгом сказать об этом честно и настойчиво. Развал внутренний достиг крайних пределов, дальше идти некуда. Войско стало грозным не врагу, а Отечеству».
Вышеупомянутая телеграмма была отправлена 21 мая 1917 г., а уже на следующий день вышло предписание Алексееву о сдаче должности Верховного Главнокомандующего генералу Брусилову. «Меня смели», — с горечью писал Алексеев о своей отставке. Причиной «опалы» считалось выступление генерала на съезде Союза офицеров, лишенное «похвал по адресу правительства, а особенно — Совета солдатских и рабочих депутатов». Однако вернее следовало бы признать его отставку результатом усиленного давления на правительство со стороны Петроградского Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов. Большевик Шляпников в своих воспоминаниях отмечал, что еще в середине марта Исполком Петроградского Совета выражал «недовольство» по вопросу о «чистке Ставки» и, «в первую очередь — о снятии генерала Алексеева».
