Каждый из них был хорошо осведомлен о способностях партнера и относился к нему с уважением. Результаты этой гармонии отражались на том, как работала и управлялась их фирма, которая, по словам одного историка, функционировала с механической точностью забойного цеха; это сравнение можно рассматривать как прямое указание на отточенный профессионализм Бернэма и его личную связь со скотобойней. Но Бернэм также создал в компании такую атмосферу корпоративной культуры, которой не было и в следующем столетии. Он организовал гимнастический зал. Во время обеденного перерыва четверо сотрудников играли в гандбол. Бернэм давал уроки фехтования. Рут наигрывал свои импровизации на взятом напрокат пианино. «В компании постоянно выполнялась срочная работа, – вспоминал Старрет, – но сама атмосфера, царившая в ее стенах, была исключительно свободной, легкой и человечной по сравнению с тем, что я наблюдал в других компаниях, где мне пришлось работать».
Бернэм понимал, что он и Рут вместе достигли такого уровня успеха, которого ни один из них не смог бы достичь, действуя в одиночку. Синхронность, с которой они работали, позволяла им брать больше сложных и требующих смелости проектов, причем в такое время, когда все, выходившее из-под карандаша архитектора, было новым и когда повышение этажности и массы здания увеличивало риск катастрофы. Гарриет Монро писала: «Каждый из них в своей работе постоянно и все более тесно зависел от работы другого».
Фирма разрасталась – вместе с ней разрастался город. Он становился больше, выше и богаче; но одновременно с этим он становился грязнее, темнее и опаснее. Клочья дыма и пятна котельной сажи затемняли его улицы, оставляя в поле видимости лишь соседний дом; особенно трудно было зимой, когда топящиеся углем печи горели практически беспрерывно. Нескончаемые потоки поездов, вагонов канатной дороги, вагонеток, пассажирских вагонов, конных повозок разного рода – двухместных экипажей, четырехколесных экипажей, двухместных экипажей с откидным верхом, одноконных двух– или четырехколесных экипажей для двух или четырех человек, фаэтонов и погребальных колесниц – все с окованными железом колесами, грохочущими по булыжным мостовым подобно кузнечным молотам, – создавали непрерывный грохот, который не стихал даже после полуночи и не позволял открыть окно в душные летние ночи. В бедных районах горы мусора заполняли аллеи и сыпались на землю с давно переполненных мусорных баков, создавая банкетные залы для крыс и синих мясных мух. Трупы собак, кошек и лошадей часто оставались там, где эти животные падали, расставаясь с жизнью. В январе они замерзали в печальных позах; в августе их тела раздувались и лопались. Многие попадали в реку Чикаго – основную коммерческую артерию города. Во время обильных дождей речные воды струились грязевыми потоками в озеро Мичиган, почти достигая башен, установленных на местах, где в трубы водозабора питьевой воды для города закачивалась озерная вода. При дожде любая улица, не присыпанная щебнем, превращалась в вонючую смесь конского навоза, грязи и мусора, сочившуюся из стыков между гранитными блоками, подобно гною из ран. Чикаго внушал благоговейный трепет приезжающим и в то же время наводил на них ужас. Французский редактор Октав Юзен называл его «городом, подобным гордиеву узлу, таким же запутанным, таким же дьявольским». Пол Линдау, писатель и издатель, изображал его «гигантским кинетоскопом
[52], наполненным ужасами, но исключительно по существу».
Бернэм любил Чикаго за те возможности, которые предоставил ему этот город, но при этом города он опасался. В 1886 году они с Маргарет были родителями пятерых детей: двух дочерей и троих сыновей; последний сын, Дэниел, появился на свет в феврале. В тот год Бернэм купил старый фермерский дом на озере в тихой деревушке Эвастон, которую некоторые люди называли «пригородными Афинами». В двухэтажном доме, окруженном «превосходными старыми деревьями», располагалось шестнадцать комнат; придомовый земельный участок имел прямоугольную форму, упиравшуюся одной стороной в озеро. Бернэм купил его вопреки первоначальному несогласию жены и ее отца. Он даже не поделился планами с собственной матерью вплоть до момента завершения сделки. Позже в письме он извинился перед ней. «Я сделал это, – объяснял он, – потому, что не мог больше выносить того, что мои дети видят на улицах Чикаго…»
Успех легко пришел к Бернэму и Руту, но у партнеров были и трудности. В 1885 году огонь разрушил «Греннис блок», их флагманскую постройку. Один из них находился во время пожара в офисе, и ему удалось спастись, сбежав вниз по задымленной лестнице. После этого они перебрались на верхний этаж здания «Рукери». Тремя годами позже спроектированный ими отель рухнул в Канзас-сити в процессе строительства, в результате чего несколько человек получили травмы, а один человек погиб. Бернэм тогда не находил себе места. Для проведения расследования город пригласил коронера
[53], который сосредоточил все внимание на строительном проекте. Впервые за свою карьеру Бернэм подвергся публичным нападкам. В письме жене он писал: «Ты не должна волноваться из-за этого происшествия, и неважно, что пишут газеты. Без сомнения, меня ждет порицание
[54], да и другие трудности, через которые нам придется пройти и которые мы встретим стоя плечом к плечу, мужественно, не сгибаясь, какое бы бремя на нас ни свалилось».
Это испытание оставило в нем глубокий след – в особенности то, что его компетентность подверглась проверке чиновником-бюрократом, на которого он не имел никакой возможности повлиять. «Этот коронер, – писал он Маргарет спустя три дня после обрушения здания, – это маленький доктор, не согласный ни с чем, политический наемник без мозгов, который терзает меня». Бернэму было грустно и одиноко и очень хотелось поскорее вернуться домой. «Я отдал бы все на свете, чтобы вернуться и быть снова в своем мире, вместе с вами».
Третий удар он получил в тот же период, но это был удар иного характера. Хотя Чикаго быстро обретал признание промышленного и коммерческого центра, ведущие представители его промышленно-коммерческой элиты болезненно воспринимали доносившиеся время от времени из Нью-Йорка насмешливые упреки в том, что их город не обладает практически никакими культурными ценностями. Для того чтобы ответить должным образом на подобные упреки, один видный гражданин Чикаго, Фердинанд У. Пек, предложил построить «Аудиториум» – зрительный зал таких огромных размеров с такой превосходной акустикой, чтобы он мог заглушить всякого рода брюзжания, доносящиеся с Востока, а также извлечь материальную выгоду из полезного жителям Чикаго дела. Пек задумал поместить этот гигантский театр в еще большее здание, в котором должно быть место также и для отеля, банкетного зала и офисов. Большинство архитекторов, обедавших в ресторане Кинсли, который в Чикаго по статусу считался равным ресторану Дельмонико в Нью-Йорке, согласились с тем, что это, возможно, будет наиболее важным архитектурным событием в истории города, а раз так, то эта работа, вероятнее всего, достанется Бернэму и Руту. Такого же мнения придерживался и сам Бернэм.
