Камера Холмса была меблирована кроватью, стулом и письменным столом, за которым он и сочинял свои мемуары. Он приступил к ним, по его собственным словам, еще прошлой зимой – а точнее, 3 декабря 1894 года.
Он начал свои мемуары, обращаясь к читателю на манер баснописца: «Пойдем со мной, если ты хочешь, в крошечную, спокойную деревню в Новой Англии, угнездившуюся среди живописных холмов штата Нью-Гэмпшир… Здесь в 1861 году я, пишущий эти страницы, Герман В. Маджетт, и родился. У меня нет оснований предполагать, что первые годы моей жизни отличались от жизни, которой живут другие сельские мальчики». Время и место рождения были указаны верно, но представление своего детства в виде типичной деревенской идиллии было несомненной выдумкой. Именно это и является одной из определяющих характеристик психопатов, которые умели лгать по желанию еще в детстве и отличались необычайной жестокостью по отношению к животным и другим детям и часто совершали акты вандализма, отдавая при этом предпочтение поджогам, наиболее благоприятно воздействующим на их психику.
Холмс вставил в свои мемуары «тюремный дневник», который, по его утверждениям, он вел со дня водворения в тюрьму «Мойаменсинг». Однако более вероятно то, что написание дневника он затеял для изложения своих мемуаров, надеясь использовать их в качестве средства для придания большей достоверности своим заверениям в невиновности и выставления себя в образе доброго и благочестивого человека. Он утверждал, что в дневнике зафиксировал для себя ежедневное расписание, целью которого было обеспечение здорового образа жизни. Просыпаясь ежедневно в шесть тридцать утра, он принимал так называемую «обязательную губковую ванну», после чего делал уборку в камере. Завтракал он в семь часов. «Я не буду больше есть никакого мяса, в этом я решил себя строго ограничивать». Он назначил себе физические упражнения, после которых до десяти часов читал газеты. «С 10 до 12 и с 2 до 4 во все дни недели я занимался тем, что изучал свои прежние медицинские конспекты, а также предметы, которые проходил в колледже, в том числе стенографию, французский и немецкий языки». Остаток дня он посвящал чтению периодики и книг, взятых в библиотеке.
В своем дневнике он записал, что читает «Трильби» Джорджа дю Морье
[221], о молодой певице, Трильби О’Фаррелл и ее влечении к гипнотизеру Свенгали. Холмс написал, что «эта часть романа очень понравилась».
В другом месте дневника Холмс писал то, что подсказывало ему сердце.
В записи, датированной 16 мая 1895 года, он писал: «Сегодня мой день рождения. Мне уже 34 года. Интересно, напишет ли мне мама, как это бывало в прежние годы…»
На другой странице он подробно описывал визит своей последней жены Джорджианы Йок. «Она страдала, и хотя прикладывала героические усилия к тому, чтобы скрыть это от меня, все было напрасно: через несколько минут я попрощался с ней, понимая, что она уходит от меня с неподъемным камнем на душе, а это причиняло мне более тяжкие страдания, чем любая смертельная схватка. Пока я не буду уверен в том, что ее ничто не раздражает и ей ничего не грозит, каждый новый день будет для меня подобен смерти заживо».
* * *
Из своей камеры Холмс написал длинное письмо Кэрри Питзел, сочинив его так, что его осведомленность о том, что вся его почта прочитывается полицией, стала понятной. Он уверял ее, что Эллис, Нелли и Говард вместе с мисс В. находятся в Лондоне, и только в том случае, если полиция будет подробно проверять подлинность его истории, тайна детей может быть раскрыта. «Я заботился о детях так, словно это мои собственные дети, а вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы судить обо мне лучше, чем эти совершенно незнакомые мне люди. Бен не сделал мне ничего плохого, так же как и я ему, мы же были друг другу ближе, чем братья. Мы ни разу не поссорились. Снова скажу вам – он значил для меня слишком много, чтобы я мог убить его, даже если у меня не было способа поступить иначе. А что касается детей, я никогда не поверю, пока не услышу от вас, что, по-вашему, их нет в живых или что я, по вашему мнению, причастен к этому. Ведь зная меня так, как знаете меня вы, можете ли вы представить меня убивающим маленького, невинного ребенка, в особенности без всякой на то причины?»
Он объяснил женщине, почему она не получает писем от детей. «Они, без сомнения, пишут вам письма, которые мисс В. ради собственной безопасности скрывает».
* * *
Холмс внимательно прочитывал ежедневные газеты. Из газет было ясно, что розыски детектива пока не дали каких-либо результатов. Холмс не сомневался в том, что Гейеру скоро придется прекратить свою охоту и вернуться в Филадельфию.
Подобная перспектива несказанно радовала его.
Арендатор
В воскресенье, 7 июля 1895 года, детектив Гейер начал свои разыскные работы в Торонто, где городской отдел полиции выделил ему в помощь детектива Элфа Кадди. Гейер и Кадди прочесывали отели и пансионы Торонто и после нескольких дней поисков выяснили, что и здесь Холмс также одновременно перемещал все три группы путешественников.
Холмс и Йок остановились в «Уокер-хаусе»: «Г. Хау с женой, Коламбус».
Миссис Питзел в «Юнион-хаусе»: «Миссис С. А. Адамс с дочерью, Коламбус».
Девочки в «Альбионе»: «Эллис и Нелли Кеннинг, Детройт».
Говарда никто не вспомнил.
Теперь Гейер и Кадди начали искать записи в документах агентств по недвижимости и общаться с хозяевами домов, сдаваемых в аренду, но Торонто был намного больше, чем те города, где Гейер до этого проводил разыскные мероприятия. Задача казалась неразрешимой. Утром в понедельник, 15 июля, он проснулся, видя перед собой в перспективе еще один день одуряющей рутины, но, придя в Главное управление полиции, нашел там детектива Кадди в необычайно хорошем настроении. Появилась тонкая зацепка, которая показалась Кадди обещающей. Один из жителей города по имени Томас Райвс, прочитав в одной из городских газет словесный портрет Холмса, подумал, что он смахивает на мужчину, который в октябре 1894 года снимал дом № 16 на Сент-Винсент-стрит, расположенный рядом с его домом.
Гейер был осторожным и осмотрительным. Оживленное описание в прессе его миссии и его приезд в Торонто породили тысячи предположений и версий – все оказались бесполезными.
Кадди согласился, что последняя ниточка тоже может оказаться ловлей собственной тени, но в ней, по крайней мере, просматривается мысль о том, что надо сменить метод поиска.
* * *
К тому моменту Гейер сделался национальной знаменитостью, американской версией Шерлока Холмса. Отчеты о его поездках появлялись в газетах, выходящих по всей стране. В те дни сама возможность того, что некий мужчина, возможно, убил троих детей, все еще считалась ужасным событием, выходящим за рамки нормального. Было что-то в поисках, которые детектив Гейер вел в одиночку в течение всего изнуряюще жаркого лета, что приковало к нему всеобщее внимание. Он стал живым воплощением того, что людям нравилось думать о себе: ему поручают ужасное дело, но он исполняет его хорошо, несмотря на все трудности. Миллионы людей просыпались каждое утро, надеясь прочитать в газетах, что этот преданный делу детектив отыскал наконец пропавших детей.
