Хотя короткий отдых в Филадельфии и вселил в Гейера новые надежды, теперь он почувствовал, что они «быстро улетучиваются». Он все еще верил, что интуиция не обманула его и что Говард был в Индианаполисе или где-то рядом. И он снова отправился в Индианаполис – это была его третья поездка в течение того лета.
«Должен откровенно признаться, что я вернулся в Индианаполис отнюдь не в радостном настроении», – писал Гейер. Он вместе с инспектором Гэри поселился в «Спенсер-хаусе», отеле, где прежде останавливался Гейер. Неспособность найти Говарда после стольких усилий вызывала разочарование и недоумение. «Самая настоящая тайна, – писал Гейер, – которая кажется непроницаемой».
* * *
В четверг, 15 августа, Гейер узнал, что накануне ночью «замок» Холмса в Энглвуде, его мрачное владение, сгорел дотла. Заголовок на первой полосе «Чикаго трибюн» сообщал: «Берлога Холмса сгорела. Огонь уничтожил место убийств и тайн». Пожарная служба подозревала поджог; полиция предполагала, что поджигатель, кем бы он ни был, хотел уничтожить все еще не раскрытые тайны, которые хранило это строение. Никто не был арестован.
* * *
Детектив Гейер и инспектор Гэри вместе проверили почти девятьсот возможных версий и предположений. Они расширили область поисков, включив в нее маленькие городки, расположенные рядом с Индианаполисом. «К понедельнику, – писал Гейер в отчете руководству, – мы обследуем каждый прилегающий город, кроме Ирвингтона, а на следующий день обследуем и его. Куда мы направимся после Ирвингтона, я сейчас сказать не могу».
Утром во вторник, 27 августа 1895 года, они поехали в Ирвингтон на электрическом троллейбусе, новом виде уличного дилижанса, который получал электроэнергию через скользящие токопроводящие устройства, установленные на крыше и называемые троллями. Перед тем как троллейбус дошел до конечной остановки, Гейер заметил вывеску риелторского агентства. Они с Гэри решили начать свои поиски оттуда.
Владельцем агентства был некий мистер Браун. Он предложил детективам присесть, но они отказались и предпочли разговаривать стоя, поскольку предполагали, что визит будет кратковременным, а им предстояло сделать еще очень многое до наступления сумерек. Гейер раскинул свою пачку фотографий, уже успевших стать потрепанными.
Браун, поправив очки, внимательно рассмотрел фотографию Холмса. После продолжительной паузы он сказал: «Я непосредственно не занимаюсь сдачей в аренду домов, но я храню у себя ключи от них. И в один из дней прошлой осени этот человек пришел в мой офис и в очень невежливой манере объявил: «Дайте мне ключи от этого дома». Гейер и Гэри стояли и, затаив дыхание, слушали его. Браун продолжал: «Я очень хорошо запомнил этого человека, потому что не переношу людей невоспитанных, к тому же он должен был отнестись ко мне более уважительно, хотя бы взглянув на мои седые волосы».
Детективы переглянулись и одновременно опустились на ранее предложенные Брауном стулья. «Все труды, – вспоминал позднее Гейер, – весь ужас этих дней и недель, проведенных в поездках – труды и разъезды в самые жаркие месяцы года, беспрестанные переходы от уверенности и надежды к разочарованию и отчаянию, – все вознаградилось одним этим моментом, когда я увидел, что занавеска, за которой таится истина, готова подняться».
* * *
В процессе последующего дознания молодой человек по имени Элвет Мурмэн показал, что он в свое время помог Холмсу установить в его доме большую дровяную печь. Он вспомнил, как спрашивал Холмса, почему он не устанавливает вместо дровяной газовую печь. На этот вопрос Холмс ответил, что, «по его мнению, газ вреден для здоровья детей».
Хозяин ремонтной мастерской в Индианаполисе засвидетельствовал, что Холмс пришел в его мастерскую 3 октября 1894 года с двумя комплектами хирургических инструментов и просил их наточить. За своим заказом Холмс пришел через три дня.
Детектив Гейер показал, что во время обыска в доме он открыл основание дымохода, ведущего от крыши до подвала. Просеивая извлеченную оттуда золу через сито, он обнаружил на нем человеческие зубы и фрагмент челюсти. Он также извлек «какую-то большую обугленную массу, в которой, после того как ее разрезали, обнаружили часть желудка, печень и селезенку, плотно спеченные воедино». Эти органы были очень плотно забиты в трубу дымохода и потому так и остались несгоревшими.
Естественно, была вызвана миссис Питзел. Она узнала пальтишко Говарда и булавку, которой он закалывал шарф, а также вязальный крючок, принадлежавший Эллис.
И, наконец, коронер показал ей одну из игрушек, найденных Гейером в доме. Это был оловянный человечек, установленный на волчке. Она узнала его. Да и как она могла его не узнать? Это была главная ценность Говарда. Миссис Питзел сама уложила игрушку в чемодан с детскими вещами, перед тем как отправить детей с Холмсом. Отец купил эту игрушку мальчику на Чикагской всемирной выставке.
Злой преднамеренный умысел
12 сентября 1895 года большое жюри Филадельфии проголосовало за то, чтобы предъявить Холмсу обвинение в убийстве Бенджамина Питзела. Доказательства представили только два свидетеля: Л. Г. Фоус, президент страховой компании «Фиделити мючуал лайф», и детектив Фрэнк Гейер. Холмс по-прежнему стоял на своем, утверждая, что Минни Вильямс и ее таинственный подельник Резак убили детей. Большое жюри Индианаполиса и Торонто признали это утверждение неубедительным. Индианаполис предъявил Холмсу обвинение в убийстве Говарда Питзела, Торонто в убийстве Эллис и Нелли – на случай, если Филадельфии не удастся его осудить, останутся еще два шанса. Но если это Филадельфии все-таки удастся, другие обвинения станут излишними – учитывая характер убийства Питзела, смертный приговор Холмсу обеспечен.
Мемуары Холмса появились на прилавках газетных киосков. На последней странице он заявлял, обращаясь к читателям: «В заключение хочу сказать, что я самый обычный человек и даже уступаю среднему человеку по уровню физического развития и умственных способностей, а поэтому для того, чтобы замыслить и выполнить тот колоссальный объем противоправных поступков, в которых меня обвиняют, у меня не было никаких возможностей…»
Он просил общественность задержать принятие решения, поскольку ему необходимо время на то, чтобы опровергнуть выдвинутые против него обвинения, «а это такая задача, которую, как я чувствую, я в состоянии хорошо и оперативно выполнить. Сейчас я не могу сказать, что это конец – это не конец, – ибо помимо этого есть еще и работа по привлечению к ответственности тех лиц, из-за противоправных действий которых я страдаю сегодня. Пишу это не для того, чтобы продлить или сохранить свою жизнь, а потому, что в тот день, когда я услышал об ужасе, произошедшем в Торонто, жизнь практически потеряла для меня ценность; но у тех, кто в прошлом знал меня и считал человеком достойным, не будет причины говорить, что я завершил свои страдания позорной смертью убийцы».
Редакторы не могли понять одного: как Холмсу удалось не попасть в зону внимания чикагской полиции, проводившей серьезное расследование? «Чикаго интер оушен» писала: «Унизительно думать, что если бы не усилия страховых компаний, которые Холмс либо обманул, либо пытался обмануть, он мог бы безбедно пребывать на свободе, жировать за счет общества, как он и делал, пока сыщики наконец не вышли на следы его преступлений». «Чувство унижения», которое испытывает Чикаго, не является удивительным, вторила ей «Нью-Йорк таймс»; любой, знакомый с этой сагой, «должен ужаснуться тому провалу, в котором оказались управление муниципальной полиции и местные прокуроры, которые не только не предотвратили эти страшные преступления, но даже и не располагали какими-либо сведениями об их совершении».
