В Европе и Соединенных Штатах появлялись корпорации, объявлявшие о своей неплатежеспособности, но их истинные намерения оставались на тот момент непонятными – если рассматривать это ретроспективно, то эти действия были правильными.
* * *
30 октября, в самый разгар нараставшей финансовой нестабильности, совет директоров выставки назначил Бернэма начальником строительства с зарплатой, равной 360 тысячам долларов по нынешнему курсу; Бернэм, в свою очередь, назначил Рута главным архитектором и Олмстеда главным ландшафтным дизайнером.
С этого момента Бернэм формально имел возможность начать строительство выставки, однако он все еще не располагал участком земли, на котором выставка должна была разместиться.
«Не надо бояться»
По мере того как увеличивалось число жителей Энглвуда, у Холмса росли объемы продаж тонизирующих средств и лосьонов. К концу 1886 года аптека работала спокойно, ровно и прибыльно. Его мысли в этот период снова обратились к женщине по имени Мирта З. Белкнэп, с которой он познакомился во время своих кратковременных наездов в Миннеаполис. Это была молодая блондинка с голубыми глазами и пышным телом, но больше красоты Холмса возбуждала окружающая ее аура ранимости и устремленности. Она сразу заняла господствующее положение в его мыслях – ее образ, ее чувственность не выходили у него из головы. Он приезжал в Миннеаполис якобы по делам и ничуть не сомневался в том, что добьется своего. Его веселило, что женщины как представительницы человеческой расы были все такими беззащитными, а также и то, что они верили, будто нормы поведения, которые внушали им в их спокойных и безопасных маленьких городках, таких как Алва, Клинтон и Перси, окажутся столь же действенными, когда они покинут свои пыльные, пропахшие керосином гостиные и начнут самостоятельную жизнь.
Но город быстро приучал их к настоящей жизни. Лучше всего было перехватывать их в самом начале восхождения к высотам свободы, по пути из маленьких городков, когда они, по сути дела, были безымянными, потерянными и их присутствие еще не было нигде зарегистрировано. Каждый день он видел, как они выходят из поездов, из вагонов канатной дороги, из двухколесных экипажей и при этом сосредоточенно всматриваются в листки бумаги, на которых наверняка был записан адрес места, куда им надо попасть. Хозяйки городских публичных домов отлично знали это и, как говорили, выходили встречать прибывающие поезда, неся с собой обещания теплоты и дружбы, откладывая важные детали на потом. Холмс обожал Чикаго, обожал в особенности за дым и грохот, которые безвозвратно обволакивали женщину, не оставляя ни малейшего намека на то, что она вообще когда-то существовала, лишь иногда оставляя в воздухе тоненькую струйку аромата ее духов, быстро растворяющегося в антрацитовом дыму и зловонных запахах гнилья и навоза.
Мирте Холмс казался пришельцем из другого мира, более возбуждающего, чем ее собственный. Она жила с родителями и работала конторщицей в музыкальном магазинчике. Миннеаполис был маленьким, сонным городком, в котором обосновалось множество шведских и норвежских фермеров с фигурами, похожими на кукурузные початки. Холмс был симпатичным, располагающим к себе и, по всей видимости, состоятельным человеком, а главное, он жил в Чикаго, самом страшном и притягивающем к себе городе. Уже при первой встрече он произвел на нее впечатление; взгляд его голубых глаз вселил в ее сердце надежду. Когда в тот первый день он вышел из магазина, а она смотрела, как пыль обильно оседает на то место, по которому только что ступали его ноги, собственная тусклая и однообразная жизнь показалась ей невыносимой. Время-то идет. Так дальше жить нельзя.
Когда от него пришло первое письмо, в котором он с почтением просил позволения ухаживать за ней, она почувствовала себя так, словно с нее вдруг слетело грубое, колючее одеяло. Он, приезжая в Миннеаполис по прошествии нескольких недель, рассказывал о Чикаго. Он описывал небоскребы и рассказывал, что такие дома с каждым годом становятся все более и более высокими. Он рассказывал ей веселые, но пугающие истории про то, что происходит на скотопрогонных дворах, как свиньи заходят по Мосту вздохов на подъемную платформу, где их задние ноги опутывают цепями, после чего свиньи, визжа, уносятся по висящему в воздухе настилу вниз в забойный цех – этот кровавый центр бойни. Рассказывал он ей и романтические истории: про то, как Поттер Палмер был так сильно влюблен в свою жену, Берту, что в виде свадебного подарка преподнес ей роскошный отель.
Существовали определенные правила ухаживания; хотя они были и неписаными, но каждая молодая женщина тогда знала их и сразу чувствовала, когда ухажер позволял себе их нарушать. Холмс нарушил все правила, нарушил решительно и без всякого стеснения, дав Мирте понять, что в Чикаго правила ухаживания совсем иные. Поначалу ее это напугало, но она быстро осознала, что возбуждение и чувство риска ей нравятся. Когда Холмс предложил ей стать его женой, она немедленно согласилась. Они поженились 28 января 1887 года.
Холмс не стал посвящать Мирту в то, что у него на тот момент уже была жена, Клара Лаверинг, по мужу миссис Герман Вебстер Маджетт. Через две недели после бракосочетания с Мартой он обратился в Верховный суд округа Кук штата Иллинойс с заявлением о разводе с Кларой Лаверинг. С его стороны это был отнюдь не добросердечный жест, целью которого было бы обеспечение незапятнанного прошлого обоим бывшим супругам. Он обвинил Лаверинг в супружеской неверности, что было серьезным обвинением. Однако затем он не предпринимал никаких действий по своему заявлению, и суд в конце концов закрыл дело по причине «отказа истца от возбуждения дела».
В Чикаго Мирта поняла, что истории Холмса о городе лишь в малой степени передавали его шик и опасную энергетику. Город походил на котлован, наполненный жаром раскаленного железа: повсюду поезда; постоянно звучат резкие, раздражающие звуки, но ведь они-то и напоминали ей о том, что наконец-то началась настоящая жизнь. В Миннеаполисе были вечная тишина и постоянные приставания со стороны неуклюжих мужчин, чьи пальцы походили на картофелины – они искали кого-либо, кто мог бы разделить с ними душевные страдания. То, что Холмс жил в Энглвуде, а не в самом Чикаго, поначалу ее разочаровало, однако и здесь она постоянно пребывала в состоянии душевной встряски, какой практически никогда не испытывала, живя дома. Они с Холмсом обосновались в квартире на втором этаже, где раньше жила миссис Холтон. Весной 1888 года Мирта забеременела.
Поначалу она помогала Холмсу в аптеке. Ей нравилось работать вместе с мужем, и она часто наблюдала, как он обслуживает покупателей. Ей доставляло удовольствие ловить спокойный взгляд его голубых глаз, а когда в процессе обычных в аптеке действий они случайно касались друг друга телами, она буквально млела от удовольствия. Ее восхищал тот шарм, который он проявлял, вручая каждому клиенту его покупку, и то, как он постепенно расположил к себе пожилых клиентов, все еще не забывших миссис Холтон. Она улыбалась (по крайней мере, сначала), наблюдая бесконечный строй входящих в аптеку молодых женщин, каждая из которых настоятельно требовала, чтобы ее проконсультировал именно сам доктор Холмс.
Мирта подметила, что под внешней теплотой и очаровывающей внешностью ее мужа скрывается бурлящий поток честолюбия и тщеславия. То, что он аптекарь, было для него чем-то вроде внешней оболочки. Ему больше подходил выбранный им для себя идеал: человек, сделавший себя сам, который благодаря усердной работе и постоянному самосовершенствованию преодолевает одну ступеньку за другой на пути в верхние слои общества. «Тщеславие было подлинной напастью в жизни моего мужа, – говорила впоследствии Мирта. – Он хотел достичь такого положения, которое обеспечило бы ему уважение и почет. Он хотел стать богатым».
