Но легионы рабочих людей в городе придерживались противоположного мнения. Они всегда принимали Гаррисона за своего. «Наш Картер», – говорили они о нем и, казалось, совсем позабыли, что он вырос и воспитывался на плантации в Кентукки, затем переехал в Йель, что он свободно говорил по-немецки и по-французски и читал наизусть длинные пассажи из Шекспира. Он четыре срока отсидел в кресле мэра и должен был добиться пятого срока – в тот год, когда шли последние приготовления к выставке, и волна желания снова увидеть его на этом посту захлестывала городские районы.
Даже его противники признавали, что Гаррисон, несмотря на его высокородное происхождение, является привлекательным кандидатом для городского простонародья. Он обладал неким магнетизмом. Он мог и хотел говорить с кем угодно и о чем угодно, к тому же он еще и обладал способностью сделать себя центральной фигурой любого разговора. «Все его друзья замечали это, – говорил Джозеф Медилл, поначалу соратник, а впоследствии его наиболее яростный противник, – они улыбались, ну, может быть, смеялись над этим и называли это «гаррисония». Даже в шестьдесят восемь лет Гаррисон выделялся своей силой и энергией, а женщины все, как одна, соглашались, что он в этом возрасте выглядит более симпатичным, чем был в пятьдесят. Дважды вдовец, он, по слухам, состоял в близких отношениях с женщиной много моложе его. У него были глубокие голубые глаза с большими зрачками и гладкое, без морщин, лицо. Свою юношескую бодрость он поддерживал изрядной порцией утреннего кофе. Своими выходками он располагал к себе окружающих. Он обожал арбузы; в сезон он ел их в течение всего дня: за завтраком, за обедом и за ужином. У него была страсть к хорошей обуви и шелковому нижнему белью. Почти все видели Гаррисона, разъезжавшего по городским улицам на своей белой кентуккской кобыле, в черной шляпе с широким мягкими полями. Тонкие струйки сигарного дыма тянулись за ним. В своих выступлениях в ходе избирательной кампании он часто упоминал о чучеле орла, которое возил с собой в качестве опоры. Медилл пенял ему за возбуждение среди горожан самых низменных инстинктов, но при этом называл его «самым замечательным человеком, которого мог произвести наш город».
К удивлению городских властей, 78 процентов от 681 делегата съезда Демократической партии проголосовали в первом туре выборов за Гаррисона. Элита Демократической партии обратилась к республиканцам с убедительной просьбой выдвинуть такого кандидата, которого могли бы поддержать и они, желая во что бы то ни стало не пропустить Гаррисона вновь на пост мэра. Республиканцы выдвинули Сэмюэла В. Оллертона, богатого экспортера пищевых продуктов с Прерии-авеню. Самые крупные и влиятельные газеты разработали подробный план, направленный на то, чтобы поддержать Оллертона и провалить Гаррисона.
Экс-мэр встретил эти атаки с юмором. В разговоре с большой группой поддержки в «Аудиториуме» Гаррисон назвал Оллертона «самым замечательным охотником на кабанов
[157] и забойщиком свиней. Я признаю этот факт, и я не привлекаю его к суду за то, что он убивает правильную английскую речь; иначе он просто не может».
Гаррисон быстро заручился поддержкой большинства.
* * *
Патрик Прендергаст, молодой психически неуравновешенный ирландский иммигрант, возгордился собой, узнав о новом взлете популярности Гаррисона, поскольку был твердо уверен, что именно благодаря его усилиям по продвижению экс-мэра в кандидаты новая избирательная кампания начала так стремительно раскручиваться. В голове у Прендергаста возникла мысль. Когда эта мысль впервые посетила его, он не мог припомнить, но сейчас она твердо засела в его голове, давая возможность почувствовать собственную значимость. Он прочел достаточно много о законодательстве и политике и понимал, что политическая машина работает на основе первого закона сохранения энергии: если ты совершил работу по продвижению интересов машины, машина заплатит тебе за это. А это значит, что Гаррисон у него в долгу.
Поначалу мысль об этом забрезжила в голове Прендергаста слабо и неясно, словно первый луч света, отраженный от небоскреба Масоник – он наблюдал это явление каждое утро, – но сейчас эта мысль посещала его голову не реже сотни раз на дню. Это было его богатством, и, чувствуя его, он расправлял плечи и поднимал выше голову. Когда Гаррисон выиграет выборы, его дела изменятся. А Гаррисон непременно выиграет. Небывалый взлет энтузиазма, охвативший все районы города, казалось, гарантировал победу Гаррисону. Прендергаст был убежден, что Гаррисон, избранный мэром, назначит его на должность. Он просто обязан будет это сделать. Ведь это же принцип работы механизма, такой же непреложный, как те силы, которые создали Чикаго посреди прерии. Прендергаст хотел стать юрисконсультом муниципалитета. Уже давно пора оставить дела с этими мальчишками, доставляющими новости и не знающими своего места; больше никаких хождений по желтой слякоти и грязи, пузырящейся в стыках между плитами мостовой; он больше не будет зажимать нос, оберегая себя от ужасного запаха мертвых лошадей, оставленных посреди улицы. Как только Гаррисон займет кресло мэра, к Прендергасту придет избавление от всего этого.
Эта мысль зажгла в его душе огонь ликования. Прендергаст закупил еще цветастых почтовых открыток и послал уведомления людям, которые вскоре станут его коллегами и товарищами по клубам – судьям, адвокатам и крупным оптовикам Чикаго. И разумеется, он пошлет еще одну открытку своему доброму другу Альфреду С. Труду, адвокату.
«Уважаемый мистер Труд», – начал он. Следующим словом, которое он намеревался написать, было «Аллилуйя!», но правильное написание некоторых слов было для него трудным делом. Собравшись с духом, он продолжил свое послание.
«Аллиеллуййя! – написал он. – Попытка шайки Джералда воспрепятствовать выражению воли населения была успешно пресечена – и Картер Г. Гаррисон, выбранный населением, будет нашим следующим мэром. Газетный трест бесславно сел в лужу. Что я знаю о кандидатуре этого бедняги, Вашингтона Хесинга, так это то, что сочувствия к нему у меня нет ни на грош. Слава Отцу, Сыну и Святому Духу!» Его хватило на то, чтобы заполнить еще несколько строк изложением своих путаных мыслей. Закончил он словами: «В конечном счете дружба – это истинная проверка характера Искренне, П. Е. Дж. Прендергаст».
И снова что-то в этой почтовой открытке привлекло внимание Труда. Многие из тех, кто получил открытки Прендергаста, также обратили на них внимание, несмотря на град почтовых отправлений, полученных ими от людей своего класса; тогда было время, когда каждый, кто умел писать, писал, причем обстоятельно и со всеми подробностями. В этом леднике слов, ползущем в XX век, открытка Прендергаста выглядела небольшим осколком слюды, отражающим невменяемость и просящим о том, чтобы обратить на нее внимание и взять его из общего потока.
И снова Труд отложил эту открытку в сторону.
