Они решили сделать перерыв, чтобы поесть. Выбор мест для еды, да и самих блюд, был огромным. Буфеты с прилавками для еды имелись в большинстве основных павильонов. Только в одном павильоне «Изготовление продукции. Основы научных знаний» таких буфетов было десять, плюс два больших ресторана: один немецкий, второй французский. Кафе в павильоне «Транспорт», расположенное на террасе над Золотой дверью, пользовалось успехом у посетителей – отсюда открывался прекрасный вид на лагуну с ее живописными берегами. День выдался утомительным, поэтому Холмс предложил дамам шоколад, лимонад и рутбир
[188] в одном из заведений под названием «Оазис рутбира Хайрса», которые были повсюду.
Они приходили на выставку почти каждый день, считая, что две недели – это минимальный срок для того, чтобы увидеть хотя бы основное. Одним из самых привлекательных павильонов, учитывая время, был павильон «Электричество». Сидя в театральном зале этого павильона, они слушали оркестр, который в это время играл в Нью-Йорке. Они смотрели движущиеся картинки в эдисоновском кинетоскопе. Тот же Эдисон выставил здесь какой-то странный металлический цилиндр, способный сохранять голоса. «Мужчина, находящийся в Европе, рассказывает о впечатлениях жене, находящейся в Америке, записывая свой рассказ на цилиндр, который потом отправляет ей экспресс-почтой, – так описывался этот прибор в путеводителе, выпущенном компанией «Ренд, Макнелли энд компани», – влюбленный в течение часа говорит, помещая сказанное на цилиндре, а его возлюбленная слышит его так, словно их разделяют не тысяча лье, а всего один ярд».
Здесь они увидели первый электрический стул.
Один день было решено посвятить Мидуэю. Ничего, что видела Анна, живя на Миссисипи или в Техасе, не подготовило ее к тому, что она увидела сейчас. Танец живота. Верблюды. Воздушный шар, наполненный водородом и поднимающий посетителей выставки на тысячу футов в небо. «Зазывалы» обращались к ней с поднятых над землей постаментов, стараясь соблазнить ее чудесами «Мавританского дворца» и его зеркальными залами, с его оптическими обманами, с его эклектическим музеем восковых фигур, где посетитель видел различные фигуры – от Красной Шапочки до Марии-Антуанетты перед казнью на гильотине. Все, что видел глаз, было разноцветным. «Улица Каира» пестрела спокойным, мягким многоцветьем желтого, розового и пурпурно-красного. Даже билеты на посещение различных зрелищ были самых разных цветов: ярко-голубой – в «Турецкий театр»; розовый – в «Лапландскую деревню»; розовато-лиловый – на прогулку в венецианской гондоле.
К сожалению, Колесо Ферриса еще не работало. Выйдя из Мидуэя, они, усталые, счастливые, переполненные впечатлениями, пошли неспешно в южном направлении по Тридцать шестой улице, а потом по Аллее Л. Но Гарри обещал снова привести их сюда 4 июня на ожидаемый всеми фейерверк, который, как обещали, будет таким грандиозным, какого до сих пор не видел город.
«Братец Гарри», казалось, был увлечен Анной и предложил ей остаться у них на все лето. Польщенная его вниманием, она написала письмо домой и попросила переслать ее большой чемодан на адрес сестры на Райтвуд-авеню.
Похоже, она рассчитывала на то, что произойдет нечто подобное, а поэтому и упаковала чемодан заранее.
* * *
Подельник Холмса, Бенджамин Питзел, тоже посетил выставку. Он купил сувенир своему сыну Говарду – оловянного человечка, вертящегося волчком. Этот сувенир стал самой любимой игрушкой мальчика.
Головокружение
Рабочие Ферриса освоили процесс закрепления больших вагонов на колесе, и работа стала продвигаться вперед более быстрыми темпами. К вечеру воскресенья 11 июня шесть вагонов уже были подвешены к колесу – в среднем за каждый день, прошедший после первого поворота колеса, удавалось установить по два вагона. Теперь пришло время проведения первого теста с пассажирами, тем более что погода была лучше не придумаешь. С восточного края темно-синего неба вставало золотое солнце.
Миссис Феррис настояла на том, чтобы находиться в вагоне во время первого оборота колеса с пассажирами, несмотря на все попытки Гронау переубедить ее. Гронау осмотрел колесо, дабы убедиться, что вагон будет беспрепятственно раскачиваться из стороны в сторону. Инженер в шахте запустил двигатели и повернул колесо так, чтобы остановить предназначенный для испытания вагон против одной из платформ. «Я входил в вагон отнюдь не с легким сердцем, – говорил Гронау. – Я ощущал тошноту; но отказаться от пробного оборота я не мог. Поэтому перед тем, как войти в вагон, я придал лицу бесстрашное выражение».
Лютер Райс вошел в вагон вместе с ними, за ним вошли два архитектора, бывший инженер по городским мостам В. С. Ньюз вместе с женой и дочерью. Вагон чуть покачивался, когда пассажиры рассаживались по местам. В широкие окна вагона еще не были вставлены стекла, не были смонтированы и стальные решетки, прикрывающие их. Как только последний пассажир занял свое место, Райс едва заметно кивнул инженеру, и колесо пришло в движение. Все инстинктивно потянулись к опорным столбикам и подоконникам, чтобы придать своему положению большую устойчивость.
По мере того как колесо крутилось, вагон поворачивался на цапфах, установленных на раме, при этом его положение относительно горизонтальной оси оставалось неизменным. «Благодаря тому, что наш вагон еще не совершал движений, – пояснял Гронау, – цапфы слегка заклинило в подшипниках, и это явилось причиной скрежещущего звука, который неприятно подействовал на наши нервы».
Вагон поднялся немного выше и вдруг неожиданно остановился; у всех возник один и тот же тревожный вопрос: как спуститься вниз, если колесо не удастся вновь запустить в работу? Райс и Гронау высунули головы в незастекленные окна, пытаясь выяснить, что произошло. Посмотрев вниз, за подоконник, они сразу поняли, в чем проблема. Быстро растущая толпа зрителей, разогретая видом пассажиров в первом вагоне, бросилась в следующий вагон, игнорируя крики, призывающие их оставаться на месте. Опасаясь, что кто-либо из незваных пассажиров будет травмирован или погибнет, инженер остановил колесо и дал им возможность войти в вагон.
По прикидке Гронау в вагон, следующий за ними, набилась примерно сотня зрителей. Никто их не прогнал. Колесо снова пришло в движение.
* * *
То, что создал Феррис, значило больше, чем просто техническое новшество. Подобно изобретателям лифта, он смог вызвать у людей совершенно новые физические ощущения. Первой реакцией Гронау – которая, впрочем, скоро изменилась – было разочарование. Он ожидал, что почувствует примерно то же, что чувствует, поднимаясь на скоростном лифте, но здесь, в вагоне, он, глядя прямо перед собой, не чувствовал почти ничего.
Гронау расположился в конце вагона для того, чтобы лучше наблюдать за поведением вагона и движением колеса. Когда он посмотрел в сторону на проплывающую мимо паутину спиц, то почувствовал, что вагон быстро поднимается: «…казалось, что все вокруг падает мимо нас вниз, а вагон стоит неподвижно. Взгляд из вагона в сторону на переплетенье железных стержней усиливал это необычное ощущение…». Обращаясь к сидевшим в вагоне, он сказал, что если кто-то испытывает желудочную слабость, то им лучше туда не смотреть.
