Наконец, свершились две вещи, под угрозой которых мы находились с утра. Застрявший обоз военных камионов подвергся нападению с воздуха. Мы, свидетели и потенциальные жертвы, были так захвачены этим зрелищем, что не позаботились о собственной безопасности. С дикими воющими звуками налетели пикирующие бомбардировщики, сделали свое дело и улетели. Разбежавшиеся члены охраны и шоферы вернулись и отправились дальше, оставив на месте разбитый камион.
В этот момент разразилась гроза. Деваться было некуда, и мы спрятались под камион. От времени до времени, когда приближался какой-нибудь автомобиль, вставали, чтобы сделать auto-stop. Безуспешно; отчаявшись, решили больше не предпринимать никаких попыток и переждать дождь. В это время останавливается какой-то фургон, выходит шофер и делает нам знаки. Мы не верили своим глазам. «Ну да, вас зову, — кричит он. — Идите скорее». Мы подошли, разместили внутри фургона наш груз и разместились сами: ты — рядом с шофером, а я — за твоей спиной в фургоне сзади.
Первым делом выяснили направление. Наш новый приятель M. Jemms, но не англичанин, а француз, оказался начальником группы железнодорожных камионов и фургонов, обслуживающих армию. Он должен был объехать ряд городов и дорог, чтобы проверить свои повозки и персонал, а после этого ехать на свою базу. «Взять вас с собой на базу я не могу, — сказал он. — Но оставлю вас в самом южном пункте моего пробега, где-нибудь около Vierzon. Там есть одна ферма, где хозяева — славные люди». Таким образом весь остаток этого дня мы странствовали с ним по мелким городам и местечкам. Почти в каждом он находил своих людей; где их не было, оставлял инструкции в местных жандармериях или мэриях.
Дорогой мы много разговаривали. Это был замечательно хороший человек. Самоучка, из простых людей, он достиг значительного положения в железнодорожной администрации, а из своего тяжелого жизненного опыта вынес убеждение, что никогда не надо быть жестким с людьми и нужно там, где можно, выказывать человеческую солидарность. «Только, — предупредил он нас, — не вздумайте мне платить, а то я обижусь и высажу вас, где придется». Дал свою карточку, но только по карточке этой оказалось потом невозможно разыскать его. Совсем под вечер подвез нас к ферме, постучал; вышла хозяйка. «Вы меня знаете, — обратился он к ней. — Вот вам хорошие люди и мои хорошие друзья; устройте их как следует».
После этого мы сердечно простились и пошли за хозяйкой. Она привела нас к стойлу и сказала: «Тут на сухой соломе вы можете провести ночь». — «Хорошо, — ответили мы без большого энтузиазма. — А нельзя ли нам где-нибудь закусить?» — «А у вас есть пища с собой?» — «Конечно». — «Ну ладно, идите со мной. Мы были с мужем как раз за столом». Вошли, познакомились, сели за стол, открыли свои саки
[571], предложили им. Они сразу сделались дружелюбнее и веселее и предложили нам свою колбасу и вина. Стали понемногу разговаривать. После ужина хозяйка сказала: «Мне кажется, что стойло — неподходящее для вас место. Вы, конечно, предпочли бы комнату?» Мы не отрицали. «И комнату с постелью и даже чистым бельем?» — «Еще бы», — ответила ты. «Ну что ж, — сказала хозяйка, — мне и мужу вы нравитесь. У меня есть свободная комната. Если вы согласитесь платить, то, пожалуйста, живите здесь, сколько хотите». Плату она назвала до смешного ничтожную.
Мы прошли в комнату, которая оказалась их «салоном», где стояли самые ценные вещи, и там на очень хорошей постели, чистой и удобной, провели ночь. Забегая вперед, могу сказать, что наши дружеские отношения стали очень тесными и родственными и лучших людей трудно было бы найти. Что же побудило хозяйку сначала предложить нам стойло? Вероятно, она не сразу разобрала, к какому сорту людей нужно нас отнести, а среди прохожих, просивших приюта, было всего понемногу
[572].
Утром в воскресенье 16 июня мы постарались дать себе отчет в положении нашем и общем. Нам несомненно повезло. За короткое время мы продвинулись к югу дальше, чем могли надеяться. Но дальше? Относительно общего положения мы ничего не знали. Не знали, что Париж взят, не знали о происшествиях в Bordeaux и Clermont-Ferrand
[573]. Мы считали, что те военные приготовления, которые видели на Луаре, задержат немцев на несколько дней. Мы не могли ожидать чуда, но все-таки сопротивление Франции могло повести к вмешательству Америки, военному или дипломатическому, чтобы свести убытки до минимума. С другой стороны, с юга уже шел итальянский удар, о котором мы знали по итальянским авионам, и вполне был возможен испанский удар, которого все ждали именно в эти дни.
Место, где мы находились, было расположено в двадцати километрах к северу от Vierzon, куда шла мимо нас к югу route nationale, по которой мы приехали. Основная волна беженцев еще не дошла до этого места. Пока проезжали автомобили с шикарной публикой — вероятно, те самые, которые мы видели в Париже и по дороге. Ферма была расположена на перекрестке двух routes nationales в километре от небольшого города Theillay и на железной дороге.
Владельцы — супруги Réthoré — были не очень богаты, но по-крестьянски достаточны. У них были 2–3 гектара земли и, помимо фермы, маленькая усадьба с домиком у самого перекрестка национальных дорог, в полукилометре от фермы. У них были две дочери: одна — в Индокитае замужем за жандармом, а другая — где-то на юге Франции. При ферме было довольно много жилых помещений, совершенно не использованных и обращенных в кладовые. Имелось все, что нужно для хозяйства, даже рабочая сила — mulet
[574], но крупного скота не было. Комфорта тоже не было: мы ходили мыться в сад, захватив по пути ведро воды из колодца. «Удобства», как и везде во французских деревнях, были больше, чем примитивны. И почти сразу выяснилось, что в ночь нашего приезда хозяйка дала приют, в разных помещениях фермы, двум десяткам беженцев.
Прежде чем двигаться дальше, мы решили использовать часть выигранного времени на отдых и информацию, надеясь узнать что-нибудь толковое от проходящих и проезжающих. Прежде всего отправились в город за покупками: мы собирались в Париже несколько дней, приходилось несколько раз делать пере[у]паковку, а ряд существенных вещей все-таки забыли. Пользуясь тем, что торговля в Theillay еще не была нарушена потоком беженцев, купили все, что нужно, а также продовольствие для себя и хозяев и, конечно, подарки для них.
Вернувшись на ферму, мы могли констатировать, что состав людской толпы, движущейся к югу, значительно изменился. Убавилось число шикарных машин, пошла всякая всячина, а главное, появились пешеходы и велосипедисты. И было одно явление, которое нас весьма обеспокоило: в гуще гражданских беженцев появилось большое количество одиночно передвигающихся солдат. Дезертиры? Между Парижем и Орлеаном, как и между Орлеаном и фермой, мы еще не видели этого. Значит, что-то произошло, о чем мы не знали.
