В Achères проживал младший брат Доминика Поли, о котором я уже говорил. Этот братец вступил в петэновскую милицию, затевал под пьяную руку политические пререкания со старшим братом все там же, в кабаке у Besson, и, чтобы закончить спор, вынимал револьвер, стрелял в воздух и угрожал убить всех инакомыслящих. После освобождения Франции, по принципу корсиканской семейной солидарности, старший брат-коммунист приложил все усилия, чтобы вызволить раскаявшегося милиционера, и это удалось. Револьвер исчез, и появился очень скромный, тихий и любезный перевозчик всякого рода грузов: мы неоднократно пользовались его услугами
[1095].
За лето 1943 года у нас окрепла дружба с семейством Moulira в Chapelle-la-Reine и с Ribet, о которых я уже говорил, и появились новые хорошие друзья — семейство Mazingarbe.
M-me Moulira была, как я уже упоминал, заведующей кооперативного концерна в Chapelle-la-Reine. Ее муж, бывший сапожник, несмотря на ничтожное образование, обладал хорошей головой и большим здравым смыслом. Его интересовала мировая политика, и с ним было всегда интересно говорить. Их сын Lucien получил сравнительно хорошее для этой среды образование, что очень редко во Франции, и занимал место учителя и секретаря мэрии в маленьком городке Nonville за Nemours
[1096].
При них жила сестра M-me Moulira, кем-то соблазненная и брошенная с ребенком. Мальчик (ему было 11–12 лет), сообразительный, с хорошими задатками, являлся в семье общим баловнем. Сама M-me Moulira обладала живым, веселым, приветливым и сердечным характером. У нас с ними быстро возникла симпатия, перешедшая в прочную дружбу, и ценность этой дружбы нам пришлось испытать в следующем году.
При помощи M-me Moulira мы познакомились с одним из местных мясников и нашли в нем и его жене людей по-настоящему хороших. В тот момент это знакомство позволило нам снабжаться мясом. Иногда бывали курьезы, очень характерные для той эпохи. Один раз во время нашего визита за продовольствием в Chapelle-la-Reine, пока ты была у Moulira, я пошел за мясом к мяснику, дал ему тикеты и сообщил свои желания. Пока он отвешивал, в лавку вошел жандарм, строго уставился на меня, потом взглянул на конторку, где лежали наши продовольственные карточки, потом — на весы, где для нас взвешивалось мясо.
Я забеспокоился и взглянул на мясника. Глазами он дал мне понять, что беспокоиться нечего. Действительно, я получил мясо, расплатился и пошел через улицу к Moulira. Через несколько минут туда вваливается тот же жандарм и отводит Charles (мужа) в сторону. Тот, переговорив с ним, уводит меня в столовую и передает предложение жандарма… поставлять нам мясо, советуя от времени до времени этим источником пользоваться. Пришлось согласиться, и мы в этом не раскаялись. Курьезная была эпоха и часто приходилось сталкиваться с еще более неожиданными комбинациями
[1097].
Gâtinaise, с которой мы путешествовали от Парижа до Vaudoué, проходила через Milly. Мы знали этот хорошенький городок с 1931 года, когда у нас возник проект провести там летние каникулы. Проект не удался из-за отсутствия сносных жилых помещений, но городок понравился, и мы охотно пользовались остановками в нем для закупок в лавках и небольших прогулок.
При одном из приездов мы заметили нечто новое: сгоревший дом недалеко от знаменитого крытого рынка и какую-то напряженность в лицах. Оказалось — новое проявление немецкой дикости. Сын владельцев этого дома, молодой человек, был связан с сопротивленцами, скрывавшимися в лесу. Немцы узнали об этом и расстреляли на месте все семейство, трупы втащили в дом, а дом подожгли, не позволяя тушить, несмотря на опасность, которую представлял пожар в центре города.
Вскоре после этого пожары лесов возобновились (и именно в той стороне), перекинулись через дорогу от Achères к Arbonne и пошли вглубь по большой долине между двумя цепями скал. Так сгорела часть леса, называющаяся bois rond
[1098], вместе со всеми домами, которые там находились, включая и лесничество. Пожар опять подошел к Achères, еще более серьезным образом, чем в 1942 году, и тут уже все жители, и мы в том числе, вышли на тушение. Снова пошли догадки о происхождении пожара. Одни приписывали поджог немцам, другие — спекулянтам лесными товарами, которые в предыдущем году порядочно нажились на «очистке» обгоревших участков, хотя львиная доля досталась немцам.
Во время одной из наших прогулок за ягодами мы сделали любопытную находку: не взорвавшуюся немецкую зажигательную гранату. Посовещавшись с друзьями, мы решили предупредить мэра, который отнюдь не был обрадован нашим сообщением и долго недоумевал, что ему делать. По правилам, немецким и петэновским, он должен был немедленно доложить немецким военным властям. По обстановке дела и потому, что бомба была зажигательной, мэр не хотел этого: немцы могли очень легко отречься от бомбы и приписать ее появление злой воле жителей коммуны, что грозило серьезными неприятностями. Было решено, никому ничего не говоря, ликвидировать эту штуку собственными средствами. Как была сделана эта операция, я не знаю: мы в ней не участвовали, но при нашей следующей прогулке бомбы не было
[1099].
Так как немцы с злосчастного дня 15 августа 1942 года не проявляли никакого интереса к семейству Пренана, оно появилось в Achères. И жена его с матерью, и André, и Jeannette
[1100] с мужем и маленькой дочерью снова водворились в том же доме. Сам Пренан продолжал жить у нас в Париже и вести свою конспиративную работу, но от времени до времени приезжал на несколько дней, и мы много гуляли по лесам в поисках грибов и ягод или по окрестным деревням в поисках продовольствия.
В этом же 1943 году приехала на каникулы Тоня с Марселем, трехлетней Танькой и годовалым Мишкой. Они поселились в Ury, в трех километрах, и часто бывали у нас, а мы бывали у них. Для разнообразия мы ходили лесом, несколько удлиняя путь, или по дороге. И то, и то было приятно в зависимости от погоды и солнца.
Положение Achères на опушке большого леса нам очень нравилось, и мы подумывали о покупке дома, чтобы чаще пользоваться воздухом и зеленью. Среди домов, которые продавались, у нас появились свои фавориты, но, увы, никогда не было достаточно денег для осуществления этих планов. И с нашей разлукой всякие искушения этого рода отпали
[1101].
Мы покинули Achères в начале октября 1943 года. Начинавшаяся зима оказалась довольно суровой. Если в предыдущую, довольно мягкую, зиму 1942–43 года центральное отопление чуть действовало, в эту оно совершенно прекратилось. Мы с тобой снова сосредоточили наше существование в одной комнате, кабинете, и чуть-чуть подогревались электрической грелкой. Бедный Пренан, являвшийся вечером, не имел никакой возможности быстро обогреть свою спальню и мерз за рабочим столом. Поэтому мы стали его усаживать к нам в комнату, поставив для него маленький столик, чтобы он мог работать.
