Нас посылали наудачу то в один, то в другой дом. Мы уже собирались уходить, когда кто-то крикнул: «А вот и она, возвращается откуда-то». Мы передали ей записку; она с недоумением повертела ее в руках и, наконец, сказала: «M. Guelin хорошо знает, что никаких ключей у меня нет и никогда не было. Все, о чем меня просили, — это наблюдать за домом снаружи. А вы что, покупатели?» Я разъяснил, что мы приехали из провинции и хотели бы снять квартиру. Она расхохоталась: «Квартиру? В доме нет ни воды, ни газа, ни электричества, ни стекол в верхних этажах; все разрушено. Вы представляете себе, во что это обойдется вам?»
С такими сведениями мы вернулись к Тоне. Марсель сказал, что по всем вопросам спишется с братом и сообщит «результат». Больше об этом разговора не было, и я не знаю, какая судьба была у дома в дальнейшем
[1143].
Вопрос о наших одеяниях так и оставался неразрешенным. Со всех сторон нам настойчиво говорили, что моя серая шляпа и твоя шубка-«biquette»
[1144] очень намозолили всем глаза и могут фигурировать в полицейских описаниях нашей наружности. Mademoiselle Dehorne выражалась по этому поводу и вообще по поводу нашего присутствия в Латинском квартале с большой яростью. А куда нам было деваться? Единственная ночевка — Фролов — находилась в этом районе. Ничего взамен у нас не было, и никто, в том числе и Dehorne, ничего не предложил нам. Одеяние? Я заменил шляпу беретом и отрастил усы, что очень изменило мою наружность. Но чем могла ты заменить свою шубку в эту холодную зиму?
Приблизительно к середине февраля мы поехали повидаться с Марселем Бенуа. Маргариты не было: из-за своего [еврейского] происхождения она не могла жить дома. Жаклина, как и Марсель, была дома. Они встретили нас с большой сердечностью. Марсель дал мне непромокаемое пальто из клеенки, окрашенной под кожу, и очень смеялся, что в этом пальто с беретом и усами я похожу на дарнановского милиционера
[1145]. Жаклина нашла среди вещей Маргариты весеннее пальто, довольно холодное для зимы, но дававшее возможность с весной покинуть шубку.
Мы поговорили о ночевках: у Марселя, из-за нелегального положения жены, это было невозможно, но он обещал поискать и действительно искал, но без успеха. Потом Марсель вдруг что-то вспомнил, лукаво взглянул на нас и спросил: «А вы знакомы с адвокатом Nez и его женой?» Мы не отрицали знакомства; он расхохотался и сказал: «Смотрите, как мал мир: ведь это для вас M-me Nez искала ночевку?» Мы сознались и в этом. Оказалось, что в Министерстве труда, где служил Марсель, M-me Nez была его подчиненной. И еще одну хорошую вещь дал нам Марсель: килограмм молочно-яичного супа Maggi. Этот быстроваркий суп, к тому же очень вкусный, оказался для нас хорошим подспорьем.
Через несколько дней нам, из разных источников, сообщили, что Маргарита разыскивает нас. Адрес ей не дали, но переслали нам ее записку, в которой она вызывала нас на свидание «по очень важному делу» в Lycée Rollin, где преподавал Paul Martin. Мы поехали. Важное дело заключалось в требовании немедленно вернуть пальто. Это нас возмутило: в течение ряда лет Маргарита получала от тебя вещевые подарки, никогда не давая ничего взамен. Такова была традиция с ваших гимназических лет, когда ты, дочь богатых родителей, была провидением для своих менее богатых подруг. Так оно продолжалось и тут, хотя в смысле обеспеченности мы находились на менее высоком уровне, чем ее семья. Пальто было старое, одно из многих в ее гардеробе, и из непонятной жадности она сдирала с твоих плеч эту единственную возможность изменить свою внешность. Через несколько дней мы привезли Маргарите ее пальто, и она успокоилась, а ты, мое сердце, немного посердившись, простила ей это.
Нам было очень любопытно повидаться с Paul Martin. Крайне правый, «Camelot du Roy» и последователь Maurras, он должен был находиться среди петэнистов. Но его жена была еврейского происхождения, на нее писали доносы ее же коллеги-адвокаты, и она вместе с матерью скрывалась. В силу этих обстоятельств Paul Martin оказался в патриотическом лагере, вместе с левыми — против своих единомышленников. Он предложил нам поселиться у него, но предупредил о риске, так как полиция (немецкая или французская) могла в любой момент явиться за женой и тещей. Его предложением мы не воспользовались, но были моменты, когда серьезно думали об этом
[1146].
После «сдирательного» свидания с Маргаритой последовал ряд других: она во что бы то ни стало хотела сблизить нас с прохвостом В[иктором], который в это время работал у немцев на аэродроме Villacoublay
[1147] и, вероятно, через наше посредство хотел, на всякий случай, застраховаться. Маргарита уверяла, что он может многое сделать. На деле его предложения сводились к нескольким сомнительным адресам, которые мы так и не использовали: все это были люди приблизительно того же типа, что и он сам. Мы старались по возможности меньше видеться с ними, так как немцы могли от времени до времени, для проверки, посылать за ним наблюдателей. С невероятной слепотой Маргарита верила в порядочность этого господина, о живописной карьере которого я уже говорил в одной из предыдущих тетрадей.
Через Фролова и пасынка адвоката Nez, который ухитрился проникнуть в тюрьму Fresnes, мы начали узнавать подробности об аресте и заключении Пренана. Бакалейщик с rue Berthollet оказался неповинен в этом деле. Пренан хотел было идти к нему, но увидел, что времени мало, и поехал на свидание с неким священником (католическим), членом одной из сопротивленческих организаций. Свидание должно было иметь место в café на одной из маленьких улиц одного из южных пригородов Парижа. Café было выбрано так, чтобы, подходя к нему, Пренан мог увидеть, что там все благополучно и его собеседник находится уже на месте. Так и на этот раз, подходя к café, Пренан удостоверился, что улица пуста и внутри не видно никого, кроме сидящего за столиком у окна священника. Решительным шагом он направился к café и… очутился в руках насевших на него сзади немецких полицейских.
Оказалось, что за два дня до этого священник был арестован, и у него в записной книжке нашли пометку на утро 28 января: «Augusto» (подпольная кличка Пренана). С чисто немецкой систематичностью его пытали до тех пор, пока он не указал место, где должно произойти свидание. Тогда, в назначенный час, его привезли в café, усадили у окна, и в подъездах ближайших домов были размещены полицейские. В эту ловушку Пренан мог и не попасть, потому что еще накануне некоторые члены организации знали об аресте священника, но никто, по несчастью, не предупредил Пренана.
