Из окна идущего поезда мы любовались этим спектаклем, но вставал вопрос, объявлена ли воздушная тревога в Париже. Для нас это имело существенное значение: если прибываем туда во время воздушной тревоги, то не сможем покинуть вокзал, а главное — метро возобновляет движение только через полчаса после ее окончания. К какому же часу мы попадем домой и как Bruns сможет вернуться к себе в Antony?
[1150] То, чего мы опасались, осуществилось. В Париж мы попали во время тревоги, до ее конца отсидели полчаса на вокзале и увидели, что у нас нет времени ждать метро.
Нагрузившись чемоданами, мы отправились пешком и прибыли к Фроловым к девяти часам вечера. Как я был счастлив увидеть тебя! Я так боялся, что наше опоздание вызовет у тебя слишком большое волнение. Фролов был как всегда, но Анна Васильевна встретила меня и Bruns ласково, усадила за стол и сказала, что они занимали тебя все время, дабы не дать волноваться. Во всяком случае, было ясно, что в Achères о нашем нелегальном положении известно. К счастью, как потом оказалось, неразговорчивая M-me Leclerc ни с кем не поделилась своими сведениями. Bruns пообедал с нами и побежал к своему поезду. Часто потом, когда Пренан ворчал на Bruns, мы напоминали ему, каким хорошим другом был он для нас и семьи Пренана в те тяжелые времена
[1151].
В начале апреля приехал некто, имевший отношение к нашему будущему путешествию в Швейцарию, и мы имели с ним деловой разговор. Переход границы, как я и предполагал, должен был иметь место около Montbéliard. По данному нам сигналу мы должны покинуть Париж, вылезти из поезда в Montbéliard и там пробыть некоторое число дней — неопределенное, в зависимости от погоды, снега и других условий.
От Montbéliard, пешком или в камионе, мы должны добраться до деревушки, откуда предстоит пешее горно-лесное путешествие. Я поинтересовался протяженностью этого последнего этапа. 12 километров. Есть ли подъемы? Да, их несколько, с денивелляциями
[1152] в 300–400 метров; путь — напрямик, без дорог и тропинок. Когда я сообщил о состоянии твоего здоровья и моих опасениях, последовал ответ: «У нас нет никого, кто мог бы перенести больную. Нужно напрячь силы и проделать путь пешком». Конечный пункт — граница. Далее нужно продолжать самим, без проводника, который, однако, укажет, где находится швейцарский контрольный пункт.
Я спросил, бывали ли случаи передачи беглецов обратно немцам. Ответ: «Да, бывали. Сравнительно редко». Что касается вещей, то можно взять с собой только то, что мы сами в состоянии перенести. Что касается до размена денег, то приезжий расхохотался, когда я назвал ему цифру, данную нам Фроловым, и сказал, что нужно ее помножить на восемь. Что касается до дальнейшей судьбы допущенных в Швейцарию беглецов, то все зависело от связей, рекомендаций и денег: в принципе, сначала нам предстояла жизнь в тюрьме или лагере. Все это звучало не заманчиво.
При ином состоянии твоего здоровья можно было бы рискнуть и пойти на неизвестность, но в данных условиях приходилось задуматься. На вопрос о контроле в поезде приезжий ответил, что немецкий контроль имеется, так как пограничная область считается запрещенной зоной, но, при осторожности и с нашими cartes d’identité из Montbéliard, есть шансы проехать.
Однако мы не оставляли хлопоты о собственной базе, и нам, через M-me Pacaud, предложили небольшой павильон из двух комнат в окрестностях Парижа. Мы приняли это предложение, был назначен день переезда, но какое-то обстоятельство задержало нас. А дня через два мы получаем спешный вызов от Pacaud: оказывается, при бомбардировке окрестностей Парижа прямо на этот домик упала бомба и взорвалась в постели. Еще одна неудача!
Пасха в 1944 году приходилась на 9 апреля. К нашему большому облегчению, Анна Васильевна с дочерью уехала в провинцию, в Montrichard, повидаться с сыном, который укрывался там от обязательной работы в Германии. Мы решили сделать еще одну попытку в Achères, и на второй или третий день Пасхи сели в автокар (Gâtinaise) и поехали в Vaudoué. Там мы спросили, не сдаются ли помещения. Нас направили в очень приятный домик, и мы, под фамилией Vannier, сняли две очень симпатичные комнаты. Однако по пути в Achères, куда мы пошли, чтобы перевезти вещи, нас взяло раздумье.
Vaudoué слишком близко от Achères, и любой человек оттуда может опознать в нас Костицыных, которые неизвестно почему именуют себя Vannier. Каждый день люди из Achères бывали в Vaudoué и обратно. И тогда ты сказала: «Слушай, эта комбинация мне решительно не нравится. Поищем что-нибудь в Achères: если там, конечно, нас не искали. Сейчас близко лето, и наше присутствие от времени до времени не вызовет ни в ком сомнений; нас знают с хорошей стороны». Я чувствовал всю логическую слабость твоих аргументов, но моя собственная интуиция была согласна с тобой.
В Achères, не заходя к отвратительной M-me Leclerc, мы пошли сразу к M-me Poli, у которой находились наши вещи, изложили ей положение и попросили гостеприимства на несколько дней. Она выслушала нас очень серьезно и сразу выразила согласие. Нам поставили постель в сарае, так как в жилых комнатах не было места: самих — четверо, и у них еще жила мать четырехлетнего ребенка, который все последнее время находился у M-me Poli в качестве пансионера. За завтраком мы познакомились и почувствовали доверие друг к другу. Она была еврейка; мужа ее выслали в Германию
[1153] и, не имея о нем никаких известий, она мучилась и не ждала ничего хорошего. Мальчика также приходилось укрывать; сама она проживала нелегально в Париже. Мальчик был очень славный, но напуганный, и вид людей в форме наводил на него панику: он прошел через слишком много тяжелых переживаний.
Мы немедленно принялись за поиски помещения. На велосипеде ты съездила в Chapelle-la-Reine повидать M-me Moulira. Она уже была в курсе всего произошедшего с нами и Пренаном, узнав о его аресте и нашем исчезновении через лаборантку, ездившую в Achères эвакуировать пренановское семейство. «Ну, теперь немцы придут и к нам», — сказала она мужу. Действительно, немцы, как мы узнали, могли к ним придти, но не пришли.
M-me Moulira была очень поражена твоим усталым видом, исхудалостью и потом, увидев меня, говорила мужу: «Удастся ли им поправиться, даже если все благополучно закончится»? Она отнеслась к нам с очень большой сердечностью и предложила свои услуги: «Вы знаете, что мой сын — учитель школы и секретарь мэрии в деревне Nonville в окрестностях Nemours. Он снимет для вас домик, вы приедете и все пойдет хорошо». Несмотря на это обещание, мы не прекращали поисков в Achères. По справкам, наведенным у местных жителей, обыска в доме Пренана не было, и никто и нигде не интересовался нами, но свободных помещений не оказывалось. Вернее, люди побаивались нам сдавать.
