Походив по Елисейским полям, мы пошли навестить Нину Алексеевну Кривошеину. Ее не было дома, но мы встретились на улице. Никита был при ней. В это время все уже знали, что представляли из себя немецкие концентрационные лагеря, и велика была тревога тех, чьи родные и близкие находились еще где-то там. Об Игоре не было никаких известий, и Нина Алексеевна не чувствовала общей радости кругом. Вернее, эта радость переживалась ею как оскорбление. Бледная, похудевшая, напряженная, она произнесла много горьких слов и закончила стихами Лермонтова: «Мне хочется сказать великому народу: Ты жалкий и пустой народ!»
[1234] Мы возмутились и напустились на нее. Нельзя же отказывать всем другим в праве на радость, если самому горько. Она посмотрела на нас неприязненно и сказала: «Вам хорошо говорить, когда вы — вместе».
С тех пор наше счастье разрушилось, но я всегда считал и считаю, что мы с тобой были правы. Я знаю, что никогда и ни при каких обстоятельствах чужое счастье не огорчало тебя, и мы с тобой очень хорошо подошли друг к другу
[1235].
14 мая 1945 года получилось, наконец, известие о судьбе Пренана. Его нашли в одном из лагерей около Гамбурга, хотели было спешно эвакуировать, но он оказался болен тифом и перевозить его, ввиду крайней слабости, было невозможно.
На 17 мая у тебя отмечена поездка в Vaucresson на примерку к портному. Мы снова сходили к Арутюнову и снова говорили с его женой. Из Vaucresson пошли в Garches к Ивану Ивановичу, и мне хорошо запомнилась эта прогулка по «пригородной» природе, но все-таки по природе, среди зелени и при настоящем солнце. Было очень приятно, и мы оба были бодры и веселы.
На следующий день, в пятницу 18 мая, мы выехали в Achères на праздник Pentecôte и пробыли там неделю с величайшим удовольствием. У нас сейчас же встал вопрос о летних каникулах. M-me Fournier, как и всегда, давала уклончивый ответ: дом предназначен к продаже, и она не может взять на себя ответственность перед нами и возможными покупателями. Мы уговорились, наконец, что снимаем дом на все время до перехода его в другие руки, вносим деньги вперед, даем обязательство не чинить препятствий, если… но, со своей стороны, хотели бы, чтобы нас не выгоняли сразу же после продажи. Ответом было: «Господа, и я знаю вас, и вы знаете меня. Мы сделаем все самым дружеским образом».
В воскресенье 27 мая мы имели гостя — Левушку, только что вернувшегося из Германии
[1236]. Лагерь [Вюльцбург], в котором он содержался, не был «лагерем смерти». Это был лагерь заложников, хранилище «товара для обмена». В нем сосредоточили советских пленных, гражданских и военных, которые, по разным соображениям, казались немцам «ценным товаром»: советских генералов, специалистов; тут же — моряки гражданского флота. Режим был суровый, гораздо более суровый, чем в Compiègne, но не убийственный. Как у немцев часто бывает, принятое решение автоматически выполнялось, хотя исходные данные изменились, и в то время, как в соседних лагерях совершенно такие же пленные бесчеловечно истреблялись, в этом режим продержался до конца.
Лагерь располагался где-то между Нюрнбергом и Мюнхеном. Когда американские войска находились уже в сотне километров, был дан приказ эвакуировать всех заключенных. Справедливо опасаясь, что при эвакуации легко можно подвергнуться поголовному истреблению, заключенные обратились к коменданту с предложением: «Вы постараетесь сохранить нас в живых, а мы, в свою очередь, заступимся за вас перед союзным командованием». Торг был принят, однако выполнение оказалось весьма затруднительным.
Дороги были полны отступающими немецкими войсками. Обыкновенные солдаты и офицеры не обращали никакого внимания на эшелон с пленными, но эсэсовцы грубо лезли и требовали их немедленного расстрела. Несколько раз лагерные офицеры смогли отстоять своих заключенных, но было ясно, что первая же встреча может оказаться роковой. Заметив в стороне от дороги разрушенную усадьбу среди парка, комендант предложил спрятаться в ее сараях и переждать. Так и было сделано.
Прошел еще день: все сидели тихо-тихо, чтобы не привлечь внимание. И вдруг, после некоторого затишья, послышалась английская речь: появились американские войска. Эти солдаты уже повидали несколько лагерей и реагировали просто и честно, без всяких политических фокусов. Узнав, что одни чины лагерной администрации вели себя хорошо, они отпустили их с миром. Но относительно других послышались жалобы, и американские войска сделали крюк к лагерю, произвели быстрое следствие и виновных, в парадной форме и с орденами, повесили на воротах. После некоторых затруднений с французскими властями Левушка и его товарищи, жившие раньше во Франции, смогли вернуться в Париж.
На следующий день после визита Левушки мы получили очень хорошие известия о Пренане. Он выздоровел, и аэроплан, специально посланный министром авиации Tillon, должен был привезти его, все еще крайне слабого, в Париж
[1237].
В конце мая 1945 года мы получили сведения о том, что Игорь Кривошеин жив. В одном из лагерей в Германии среди большого числа трупов (массовое истребление заключенных) американцы нашли некоторое количество обнаруживавших признаки жизни. Одним из таковых был Игорь. Слабость его была настолько велика, что везти его оказалось невозможно. Он был оставлен в американском госпитале в Германии с обещанием при первой возможности доставить его в Париж.
