У Petit по всей его деятельности был накоплен огромный опыт. И потому Prenant и Teissier могли с чистой совестью говорить, что на этот пост они предлагают самого крупного кандидата во Франции. Эти аргументы дали им ценного союзника — профессора Geassé, руководителя третьей зоологической кафедры в Сорбонне. Борьба была, однако, очень бурной. Перед каникулами голосование в совете факультета, далеко не полном, дало легкое преимущество Abeloos. Наоборот, в Commission Consultative
[1353] по биологии (орган министерства) кандидатура Petit имела преимущество. После каникул голосование в факультете дало неопределенный результат, что являлось уже плюсом для Petit.
После ряда колебаний маятника в разные стороны потихоньку предложили Abeloos профессуру с кафедрой и заведыванием морской станцией в Марселе, и он почти на это согласился. Это почти согласие окончательно решило вопрос в пользу Petit. Однако перипетии этого долго тянувшегося дела естественно волновали Petit, и несколько месяцев он болтался между Парижем и Марселем, часто бывал у нас, плакался во все жилетки, и нам приходилось его утешать и поднимать в нем дух.
А вот обещания, данные Abeloos, не были выполнены. Пока шла драка за Banyuls плюс кафедру в Париже, появился новый юный хищник Jean-Marie Pérès, сын математика, твой ученик по практическим занятиям. При помощи влиятельного папаши он получил назначение в Марсель как профессор без кафедры, но с заведыванием лабораторией. Таким образом, назначенный в Марсель в качестве хозяина кафедры Abeloos оказался лишенным лаборатории и в состоянии постоянной войны с прытким Jean-Marie. Несколько позже мы выяснили, что тут была рука Petit. Будучи в родстве с Pérès, он получил его поддержку в своем деле и в обмен провел втихомолку кандидатуру сынка. Это нас несколько расхолодило по отношению к нему. Впоследствии оказалось, что и у Prenant, и у Teissier другие основания для холода. Я об этом буду в свое время говорить. Во всяком случае, это дело показало нам, какой неаппетитной кухней является во Франции прохождение кандидатур. Нового, впрочем, в этом деле для нас ничего не было: мы уже видывали эти виды
[1354].
Осенью этого же года ты сменила портниху. При наших ресурсах, чтобы обшиваться, ты использовала все возможные способы. С 1934 по 1940 год у нас была домашняя портниха M-me Dumoulin, которая работала дешево и, в общем, удовлетворительно, но нуждалась в надзоре. Я не мог осуществить его в твое отсутствие, а по будним дням ты всегда была в Сорбонне. Поэтому modus vivendi был такой: M-me Dumoulin приходила во вторник утром, завтракала со мной и оставалась в твоей комнате за работой до твоего возвращения, то есть до шести вечера. Ты смотрела, примеривала, делала свои замечания, стараясь не обидеть самолюбивую M-me Dumoulin, что тебе по большей части удавалось, но не всегда. Во всяком случае, в течение шести лет все шло хорошо.
Война поставила все вверх дном, и стало невозможно давать M-me Dumoulin регулярную работу, но у нас остались очень добрые отношения. Если не ошибаюсь, дело было не в твоих затруднениях, а в том, что M-me Dumoulin имела до войны шесть клиенток (на шесть дней недели), а с войной потеряла четырех из них и, чтобы существовать, взялась за заготовку платьев для магазинов, а это заставило ее отказаться и от оставшихся клиенток. От времени до времени она приходила к нам из-за болезни ее дочери Suzette. Это была очень славная девушка, работящая, с мягким характером, неглупая, и вот у нее открылась непонятная для врачей болезнь крови. Мать пустила в ход все средства и связи, и через наши сорбоннские знакомства направляла дочь к крупнейшим специалистам.
Чтобы заменить M-me Dumoulin, ты стала давать заказы «Ананасу» — портнихе Марьи Ивановны Балтрушайтис. «Ананас» — Anna Naas была разрядом выше, чем M-me Dumoulin, и работала лучше, но менее добросовестно. Характер у нее оказался покладистый, но она была хитра и лукава. Тем не менее ты решила с ней расстаться лишь в 1944 году: поневоле, когда мы перешли на нелегальное положение.
В 1946 году, после разных проб, ты поднялась еще на ступень выше, вступив в число клиенток M-me Despretz, владелицы мануфактурного магазина и мастерской. Та сразу почувствовала к тебе симпатию и уважение, говоря, что очень редко видела таких клиенток, как ты, которые твердо знают, что хотят, не капризничают, но и не дают наступить себе на ногу. M-me Despretz стала с тобой очень откровенна, и вот к этому-то я и веду свою речь. Один раз она задала тебе вопрос о твоей национальности:
M-me Despretz: Вы говорите по-французски лучше любой француженки, но ваша фамилия — иностранная. Вы вышли замуж за иностранца? Почему?
Юлечка (смеясь): Странный вопрос, я — сама иностранка.
M-me Despretz: Англичанка?
Юлечка: Нет, русская.
M-me Despretz: А вот это очень кстати! Вы можете объяснить, почему ваши соотечественники так жестоки и злы?
Юлечка: Откуда у вас такие сведения?
M-me Despretz: А я имею основания. У меня есть сын. В ту эпоху, когда я расходилась с мужем, бедный мальчик оставался без надзора, приобрел дурные знакомства и…
Юлечка: С русскими?
M-me Despretz: Нет, с судами. Его несколько раз, по наивности, приговорили за чужую вину. И вот, когда начали формировать Légion des volontaires français
[1355] для отправки в Россию, он, из тюрьмы, попросился на войну.
Юлечка: И воевал против нас за немцев?
M-me Despretz: Воевать ему не очень хотелось, и все они там ловчили. И вот, представьте себе, бедный мальчик говорит, что нельзя было высунуть носа: если вблизи было дерево, оно стреляло; если — почка, и она стреляла, и часто пули прилетали неизвестно откуда. Подумайте, какая жестокость! Неужели они там не могли понять, что мой бедный мальчик влез в эту историю не совсем по своей охоте?
Юлечка: Если ваш сын хотел жить спокойно, он мог остаться в тюрьме. Ему незачем было соваться в страну, которая потеряла 17 миллионов человек, чтобы спасти и себя, и Европу, и вас в том числе. А где же теперь ваш сын?
M-me Despretz: Представьте себе, его хотели посадить тут в тюрьму и осудить. Он сбежал в Индокитай и служит там в войсках. Подлец — судебный следователь узнал его адрес и потребовал от военных властей присылки моего мальчика для суда. Но есть еще хорошие французы: генерал ответил, чтобы переслали дело в Индокитай, а там его прекратили, и мой мальчик сможет вернуться без затруднений
[1356].
