Каждый раз, как мы бывали у них, M-me Gutman радовалась. Для нее мы олицетворяли хорошее прошлое. Это уже была не та бодрая энергичная хозяйка трех этажей на rue Charles Péguy. Старческое перерождение зашло у нее довольно далеко, но, по словам дочери, встречи с нами делали ее на некоторое время почти нормальной. Однако в последние два года, 1946 и 1947, замечалось все более и более быстрое понижение — и физическое, и психическое, и смерть ее в конце зимы 1948 года никого не удивила, но многих, нас в том числе, огорчила. И особенно неприятно получилось совпадение с гриппом, которым мы оба заболели. Это лишило нас возможности присутствовать на ее похоронах. Мы приняли все меры, чтобы Laurence и ее муж не обиделись, и в этом успели.
Наше заболевание, насколько я помню, было связано с отвратительными погодами второй половины февраля: мокрый снег, гнилая оттепель плюс инфекция. С инфекцией мы встретились у мужского портного Bernard, куда ты притащила меня для примерки костюма. День, 21 февраля, был по-парижски гнилой и холодный; улица — где-то между большими бульварами и rue Réaumur — грязная-прегрязная, каких много в тех местах. На этих улицах — старые и грязные дома, переполненные мастерскими ремесленников, магазинами, складами, бюро. Две трети трудового люда — евреи, живущие в невероятной тесноте и грязи, и наш портной M. Bernard тоже оказался евреем, способным еще сказать несколько слов по-русски. У него было боевое прошлое во французском Сопротивлении, и именно у него в тот момент вся семья хворала гриппом. С нашей восприимчивостью мы вернулись домой с заложенными глотками, а примерка, через несколько дней, нас доконала
[1483].
С начала марта, как и в предыдущие годы, твоя нагрузка сразу возросла: начались практические занятия. Пренан говорит сейчас, что Pacaud чрезвычайно все усложнял, и M-me Bruns, изготовляющая препараты, жаловалась на слишком большую работу. На тебе, помимо препаратов, лежало инструктирование студентов — два дня в неделю — и приготовление всего, что для этих двух дней необходимо. Жалоб от тебя я никогда не слышал. Твоя нагрузка увеличилась еще из-за «Социалистической энциклопедии», которая должна была выходить под редакцией Пренана. Вся подготовительная работа по устройству совещаний, сношениям с авторами лежала на тебе, но энциклопедии не суждено было появиться…
Неожиданно на нас свалились квартирные осложнения. Недостаток квартир и неясность законодательства повели к чисто бандитским формам в квартирной практике. Домовладельцы предлагали жильцам приобрести свою квартиру под страхом продажи ее другим лицам. Эта форма шантажа облегчалась существованием привилегированных категорий, имевших приоритет: бывшие колониальные чиновники, возвращающиеся в метрополию, и чиновники, переведенные в Париж из провинции, и другие после покупки квартиры имели право выселить ее жильцов без компенсации. На деле, богатые люди всегда могли найти привилегированных подставных лиц, которые фиктивно покупали квартиру, выселяли по суду жильцов и затем фиктивно продавали ее. Никакого контроля за дальнейшей судьбой квартиры не существовало и не существует.
Наш управляющий домом Sébert прислал нам письмо с предложением покупки и указанием, что есть кандидаты извне. Условия были довольно трудные и для нас — невыполнимые: выплатить всю сумму (триста с чем-то тысяч) в течение года, причем половину суммы — авансом. Денег у нас не было, и покупать нам не хотелось: при неустойчивости положения — и вообще, и в нашем частном случае — собственность является большой помехой; но приходилось серьезно подумать.
Мы обратились к деловому человеку — Акопиану. Не знаю, какая у него была профессия в прежнее время, но сейчас он занимался ссудой денег под проценты, был ростовщиком. Если проситель имел устойчивое положение, Акопиан не требовал залога; проценты брал большие, но и тут было трудно возражать. Дороговизна возрастала, деньги падали и просимые им проценты должны были дать ему законный заработок и гарантировать от потерь. Он тщательно расспросил нас относительно улицы, дома, характера постройки (камень? кирпич? бетон?), числа комнат, удобств и т. д. и сказал, что, собственно говоря, цена, которую с нас спрашивают, дешевая, и, если бы пришлось перепродавать квартиру, мы взяли бы значительную прибыль.
Это мы знали и сами, но квартира была нужна нам для проживания. Мы не собирались никуда переселяться и в случае изгнания не смогли бы использовать здешнее имущество. Для нас вопрос ставился так: под угрозой выселения страховое общество «Séquanaise» запускает руку в наш карман и вытаскивает оттуда 400 000 франков. Тем не менее мы согласились на условия Акопиана, и я отправился к Sébert с тем, чтобы оформить дело. К моему удивлению и удовольствию, он сказал, что страховое общество раздумало продавать квартиры, о чем сообщено всем кандидатам, и он собирался сообщить об этом и мне.
Тот же вопрос снова возник два года спустя, но для меня он ставился иначе: после нашей разлуки мне было страшно подумать, что место, где мы прожили последние тринадцать лет твоей жизни, может перейти в другие руки, и все, что говорит о тебе, рассеется
[1484].
Всю весну и начало лета, до нашего отъезда в Савойю, моя тревога относительно твоего здоровья возрастала. Я видел, не мог не видеть, что ты утомляешься и переутомляешься, организм утратил нормальную реакцию и отдых не восстанавливает твои силы в полном объеме, как это было раньше. Вдобавок к прочим нагрузкам ты снова дала Тоне вовлечь себя в бессмысленную трату вечеров на посещение заседаний, докладов, лекций и т. д. Мне уже приходилось об этом говорить, и с весны 1948 года, по меньшей мере — три раза в неделю, из Сорбонны ты отправлялась вечером в Mutualité
[1485], Maison de Chimie
[1486] и др. Каждый раз я представлял тебе потом печатный текст того, что ты слушала, дабы убедить, что никакой, даже самый компетентный, докладчик на подобного рода сборищах не идет дальше банальных общих мест. Ты как будто соглашалась, но при каждом новом натиске Тони уступала ей.
Пасха в 1948 году была ранняя — 28 марта, и пасхальный отпуск начинался 20-го. UFU
[1487], Французский университетский союз, устраивал свой очередной слет в Туре, и ты решила на несколько дней поехать туда проветриться, послушать доклады, поучаствовать в осмотрах замков и дворцов на Луаре и, кстати, заехать в Saumur
[1488] — выполнить поручение относительно летней резиденции. В течение этих дней, как всегда при наших временных разлуках, ты аккуратно писала мне, но писем этих, к сожалению моему, я не нашел.
