* * *
22 января 1951 г.
Получил очень любезное письмо от L[udwig] von Bertalanffy. Стихи в начале его книги
[1539] принадлежат действительно ему, а в конце — Гёте; только я ошибся адресом: мне казалось, что это из первой части, а, на самом деле, я нашел их в самом начале второй. Из письма видно, что его, как и меня, интересуют самовозникающие в природе относительно устойчивые процессы, способствующие организации хаоса и могущие давать длительные образования. Он, как и я, вопреки статистикам, считает вероятность возникновения таких образований в наших земных условиях довольно высокой. Его несколько задело то, что я приписал ему некоторую солидарность с Лысенко в том, что касается пренебрежения к теории вероятностей, и он поторопился, на мой взгляд — без надобности, сообщить мне, что значится в «черном списке» по делу Лысенко, наравне с Muller и др.
[1540].
* * *
22 февраля 1951 г.
Бумага из Recherche Scientifique сообщает мне, что я повышен в чине и вместе с тем близок к предельному возрасту; очевидно, придется вплотную заняться этим вопросом и хорошенько его обдумать.
Письмо от А. Н. Алексеевского: желал бы видеть меня в воскресенье; я и сам собирался ему писать.
Проявили свое существование компьенцы: созывают на воскресенье же общее собрание для ликвидации Содружества. Проще не ходить, — тем более, что я не хочу проявлений их сочувствия в моем горе, особенно в церковной, неизбежной для них, форме. И притом, где были все они до сих пор? И кто они теперь? Ни одного из тех, кто был мне близок и симпатичен, я не встречу
[1541].
* * *
3 марта 1951 г.
Вечером пришел Волошин, но ненадолго, взбудораженный, нервный, жалующийся на все и на всех. Жена его больна; коммерческое дело ничего не дает, кроме затруднений. Налоги, постоянные обманы со стороны швейцарских и особенно французских фирм, которые его шантажируют, не выплачивают договоренных сумм и говорят: «судитесь». Суд — время, деньги, адвокаты и всегдашний гандикап:
[1542] иностранец. Как будто предприятие было здоровое. Еще полтора года назад он искал молодого научного сотрудника для себя, а не для фирмы, — для своей научной работы, и не даром, а за плату.
Говорили мы с Волошиным о физических проблемах. Несомненно, что 27 лет тому назад он нашел очень интересные вещи, которые обратили на себя внимание в Германии и Австрии. Волошин предвидел оба изотопа водорода, нейтрон; имел свои идеи относительно строения ядра. Надо было продолжать, а он бросил, при первых столкновениях с профессорской рутиной, и перешел на прикладные проблемы. Сейчас ищет в своей тогдашней работе, что можно было бы продолжить.
Я просмотрел его тетради и нахожу его мысли чрезвычайно интересными и многообещающими, но, наверное, и сейчас без сопротивления не обойтись. Он громит математический формализм в физике (еще бы, один de Broglie чего стоит), но немного склонен к арифметическому формализму в своей комбинаторике трех структурных элементов ядра, и для него самого неясны очень существенные соотношения между магнитным и электрическим полем в ядре. Иногда его размышления кажутся мне недостаточно продуманными: например, по вопросу об отсутствии симметрии между отрицательным и положительным электричеством, между положительным и отрицательным электротоком
[1543].
* * *
7 марта 1951 г.
Встретился с Гелеловичем, которого очень давно не видал. Положение его печальное: за лысенкизм выгнали из Recherche Scientifique. Institut Pasteur платит очень ничтожную субсидию до июня месяца; об отъезде в СССР совершенно ничего не слышно. Лысенкизм его, однако, отнюдь не агрессивный. Он интересуется прививочными гибридами, находит (вполне правильно), что они заслуживают изучения; находит (тоже вполне правильно), что в моргановской генетике — очень серьезный кризис; вместе с тем не понимает, как и я, почему Лысенко и иже с ним так ополчились на внутривидовую борьбу, которая несомненно существует. Очень интересуется плазмогенами и сближает их с вирусами. В правильности этого сближения я не уверен, но мысль интересна
[1544].
* * *
12 апреля 1951 г.
Побывал в лавке у Каплана. Он, бедняга, хворает. Когда я проходил мимо старшего Blanchard, он затащил меня к себе в магазин
[1545]. Он еще не знал о нашей разлуке, и мне было чрезвычайно тяжело осведомлять его. Так рвутся все нити. У него сидел профессор Тимошенко из Америки, с которым я познакомился в Торонто в 1924 году
[1546]. Мы с ним поговорили немного — все о людях, которых уже нет: Стеклов, Гюнтер, Успенский, Шохат, Тамаркин. Он сказал мне любопытную и характерную для Америки вещь: там сколько угодно книжных магазинов, но научную литературу, особенно иностранную, покупать негде
[1547].
* * *
16 апреля 1951 г.
После завтрака зашел Пренан. Мы с ним очень долго разговаривали на разные темы, но говорил преимущественно я: относительно княжеской «collaboration» во времена татарского ига. Разговор начали по поводу фильма «Александр Невский», на котором он побывал с супругой. Его, как и меня, несколько удивляет полная реабилитация и даже сусальное раскрашивание старорусских князей и царей. Для меня этот процесс психологически понятен, но я не могу находить по вкусу некоторые отвратительные фигуры русской истории, а у не отвратительных — хвалить абсолютно все.
