Был пополневший Заферман: он очень гордится своей книгой и пишет новую. По его сведениям, генерал Голеевский умер через год после приезда в Москву Нины Ивановны, а о ней ничего неизвестно. Игорь Кривошеин побывал в ссылке, откуда был возвращен после смерти Сталина, — так по крайней мере рассказывал брат Игоря после туристической поездки в СССР, источник ненадежный. О семействе Игоря ничего неизвестно.
Был Соркин, экспансивный вояка за правду. Я с ним сцепился, когда он начал ругать нашу камеру за невнимательность к социалистическому сенатору Sellier. Это было в первый день нашего пребывания в Compiègne, и невнимательность состояла в том, что мы позволили Sellier спать на полу, хотя иной возможности в этот первый день у нас не было. Таким же воякой Соркин и остался.
Заферман с яростью говорил о Калужнине; я за Калужнина заступился, не по убеждению, а потому что… Пища оказалась очень высококачественной: и фаршированная рыба, и полцыпленка — все было первого сорта. Вряд ли придется еще раз побывать на таком сборище; год тому назад были 32 человека, а сегодня — 15: кое-кто умер, кое-кто болен (Бриллиант), кое-кто потерял вкус
[1989].
* * *
25 мая 1961 г.
К Каплану попал поздно и зря: у него ничего интересного не было. Немного поболтали о Григории Алексеевиче Алексинском. Начну с его сына Григосика: был когда-то очень симпатичным мальчишкой, а вышел из него прескверный комиссар французской полиции. О самом Г. А. все говорят самые скверные вещи, и, пожалуй, ничего иного не скажешь. Можно ставить, конечно, психологические загадки, каким образом из старого большевика, талантливого оратора, талантливого писателя получилась та человеческая дрянь, которая получилась: изменник партии, изменник родины, продажный журналист, юдофоб, монархист… И ведь это не есть влияние его жены: она во всем и всегда была лучше и умнее его. В чем же дело?
[1990]
* * *
10 июня 1961 г.
День моего рождения: 78 лет. Что пользы говорить об обстоятельствах, какие сопутствуют этой годовщине, как и другим? Я решил, во всяком случае, посмотреть хороший фильм, и выбрал «Time Machine» по Wells
[1991].
Я хорошо помню мое первое знакомство с этим романом. Оно было не прямое. В журнале «Книжки Недели»
[1992], который мой отец получал, я регулярно прочитывал литературную хронику. Это было, конечно, в том году, когда роман появился; значит — летом 1895 года, после смерти моей сестры. Мне было двенадцать лет, и я начинал живо всем интересоваться.
В хронике было дано изложение романа с упоминанием о трех и четырех измерениях, о судьбах человечества, о социальных проблемах, и об элоях и морлоках, соответственно — потомках буржуазии и пролетариата, и о предостережении для ныне живущих. Самый роман попал мне в руки лишь четыре года спустя и произвел на меня очень большое впечатление
[1993].
* * *
11 июня 1961 г.
Еще воспоминание относительно «Машины времени». В 1910 году летом я и Сима вместе с Савушкой проводили каникулы в Pornic на море в обществе В. И. Ленина, Надежды Константиновны и ее матери, которую все звали «бабушкой», хотя внуков у нее не было. Очень часто за обедом, ужином или чаем обсуждались разные вопросы, за исключением партийной тактики: это исключение — потому, что Сима и Савушка были впередовцами.
Один раз зашел разговор об Уэллсе вообще и об этом романе в частности. Первой заговорила Надежда Константиновна: «Я не понимаю пристрастия к Уэллсу многих хороших товарищей. Что такое Уэллс: даже не пролетарий, а мелкий приказчик, нахватавшийся кое-каких сведений на разных вечерних курсах и из беспорядочного чтения. Естественно, с его мелкобуржуазным происхождением и с таковой же психикой он не пошел дальше фабианства: прекрасная школа оппортунизма…».
Пока она говорила, я смотрел на Владимира Ильича. Мне ясно, что он размышляет, что как будто не совсем согласен с женой, но что-то он скажет? Я уже много раз мог убедиться, что Надежда Константиновна, женщина ограниченная и виновница многих организационных глупостей, имеет на мужа несомненное влияние. Его отношение к ней — романтическое: всю жизнь они шли рука об руку, в тюрьме, в ссылке, в борьбе, всюду вместе. И потому он часто предпочитает… быть согласным с ней, даже когда не согласен. Это замечал не я один, но и многие другие члены партии, например — покойная Розалия Землячка. Итак, я жду, что скажет Ленин, но он молчит
[1994].
* * *
22 июня 1961 г.
Двадцатая годовщина нападения Германии на СССР и ареста немцами нескольких сот русских по спискам, составленным префектурой полиции. Забыть этого нельзя ни тем, ни другим. Есть еще надежда, что немецкие наци пострадали, но здешние живы, здоровы и остаются у власти и даже заключают союз против России с преемниками Гитлера. В такие моменты я всегда радуюсь, что вопреки всем уговорам не натурализовался во Франции. У Каплана было затишье, и очень странно, что ни он, ни я не заговорили о 22.06.41
[1995].
* * *
23 июня 1961 г.
Пропутешествовал к Каплану, чтобы захватить «Годы молодости» Марьи Карловны Куприной-Иорданской
[1996]. Для меня это было настоящим путешествием в прошлое. Я узнал Марью Карловну в 1916-м, когда она уже много лет была Иорданской, а не Куприной, но к своему шалому первому мужу сохранила нежные чувства: несомненно, он дал ей гораздо больше, чем бледный Николай Иванович. Ко мне она относилась с полным доверием и рассказала всю свою жизнь — до Куприна и с Куприным. Я имел возможность познакомиться с ее подругой Соней, женой академика Ростовцева, и с ее свойственниками Туган-Барановскими
[1997]; я видел знаменитый в семье альбом, упомянутый в «Гранатовом браслете»; я познакомился и с несколькими представителями семьи Давыдовых-Давидовых
[1998]. Относительно событий, рассказанных в ее воспоминаниях, я имел гораздо более обширные сведения, чем содержащиеся в этой книге, и жалею, что многое забылось, а многое сохранилось лишь в форме смутных воспоминаний. Надо бы постараться припомнить и записать, пока не поздно. Я хорошо знал и ее дочь Лиду, и гнусного Бориса Александровича Витмера (о его гнусности в книге — ни полслова). И я никогда не должен забывать, что для меня она была очень хорошим другом
[1999].
