– Где он живет, этот Шон-Ли-Янг? – спросил я.
– Во дворце, и только во дворце, – ответил Веригин. – За крепостными стенами.
– Но ведь он выходит из этого чертова дворца? – неожиданно вскипел майор Жабников. – Как нам его встретить? Где шапку сломить да в ноженьки поклониться?
– Да никак, господа, и нигде, – пожал плечами Веригин. – Покамест. Придется ждать.
– А если он уплывет в Америку за оружием, то может и не вернуться вовсе, – заметил я.
– Именно так, – кивнул Веригин. – Уплывет – и с концами. Этого мы допустить не можем.
– Легко сказать – допустить не можем! – бросил Жабников.
– Тут все до одного охотники, мне вам и объяснять ничего не надо, – закурив папиросу, сказал я. – Кабанина выманить надобно в Россию, господа.
– Но как? – спросил старшина Скороспелов. – Чем подманить такого зверя-то?
– Есть ниточка, господа, – вдруг сказал Веригин. – Его жена, этого самого Шон-Ли-Янга, нашего с вами Кабанина, бывает на балах во французском посольстве.
– Именно во французском?
– Именно в нем, – кивнул Веригин. – Муж отпускает ее. С охраной, разумеется.
Я переглянулся со Степаном.
– Стало быть, надо его Анюту выкрасть, – очень просто вымолвил Степан. – И увезти ее подалее.
– Хе, – усмехнулся Жабников и покачал головой. – Легко сказать – выкрасть! У нас тут что, табор или горный аул?
– Сложно выкрасть, Семен Семенович, – согласился Степан. – Но можно.
Я выпустил струю дыма в сторону Веригина.
– И что, думаете, он за ней поедет? – спросил Жабников.
Смотрел он на того же Веригина.
– А кто его знает? – пожал тот плечами. – А вдруг? Но эта приманка – единственная.
– Я за ним давно гоняюсь, – с горькой иронией вздохнул я, – изучил его, узнал о его страсти. Он за ней, за любовью своей юной, куда хошь полезет. Он ее как зеницу ока берег! Как хрустальную вазу! А, Степан? Поедет он за ней? Или китаянку какую новую выберет? Что скажешь?
– Думаю, Петр Ильич, он поедет за ней на край света.
– Вот и я так думаю – глаза ее на фотографии видел, – я усмехнулся. – Такие девочки в страшных ведьм вырастают. Я о сердце говорю, о душе! Лицом-то они хороши и пригожи – ангелочки. И стати таким уже не прибавить. Все при них! Если бы он ей потакать не желал, то не отпустил бы ни в какое посольство – при себе держал бы день и ночь, как наложницу! Приказал – и терпи. А тут, видно, она говорит ему: хочу на бал. А он ей: пожалуй, голубка, лети! Лишь бы ты счастлива была. Вот как я думаю. Когда во французском посольстве очередной бал?
– Послезавтра, – сказал Веригин. – Расходятся под утро. Знатных дам и господ, из китайцев, разносят в паланкинах. От французского посольства до ворот Запретного города – триста метров. Это если навскидку.
– Достаточно для боевой операции, – кивнул майор Жабников.
– Главное, нельзя, чтобы он заподозрил, кто это сделает, – предупредил Веригин. – Иначе плюнет на нее. Называть его только по-китайски: «Шон-Ли-Янгом». Увезти подальше и потребовать выкуп.
Я потушил окурок в медной пепельнице.
– А там и сказать: здравствуйте, Дармидонт Михалыч, пожалуйте к нам на огонек. Милости просим.
2
Бал во французском посольстве напоминал пир во время чумы. Пекин бушевал в преддверии революции, по многомиллионному городу бродили толпы возбужденных китайцев, многие из которых, несомненно, были ихэтуанями, но до срока скрывали это, а в посольстве дамы в вечерних платьях и кавалеры во фраках кружились в порывах венского вальса. Только такими вечерами и тешили себя европейцы, окруженные чужим и диким народом, поклонявшимся чужим богам, его вечным недоброжелательством и враждебностью. Разумеется, бал в одном посольстве был днем открытых дверей для представителей элиты всех других государств. Посещали такие вечера и китайские вельможи, приглашали на них своих акробатов и борцов – потешить европейцев экзотикой, но большинство высокопоставленных китайцев были просто шпионами.
В этот день Веригин получил приглашения только на двух человек – себя и меня – и то с великим трудом. Во время бала человек Веригина и показал на ту, кто нас так интересовала.
– Вот она, Анюта, – прошептал я, разглядывая совсем молодую женщину, почти девчонку, в бальном платье.
Черноволосая, с глазами чуть раскосыми, как это бывает, когда кровь степняка вливается в кровь европейца, гибкая, она была на редкость хороша! Юная купчиха Анюта Кабанина смотрелась бы и на коне, в роли амазонки, и в карете, в роли принцессы, одинаково хорошо. И как же ее лицо с черными, чуть раскосыми газами легко было превратить в лицо китаянки! Только подвести, как надо, глаза, вытянув уголки вверх, и нарядить ее в маньчжурский костюм – халат «ципао». Но именно такой, китаянкой, она и ходила по дворцу императрицы Цыси. Семенила, кланялась! Она была, несомненно, артисткой, и хорошей! Под стать своему хозяину, владыке и мужу.
В кругу гостей я заметил и охранника Анюты Кабаниной – казака Николу, последнего выжившего из тройки головорезов. Но тут он был во фраке, с алым поясом, при широкой звериной бороде и усах, и с серьгой в ухе, так ярко раскрывавших его суть вольного разбойника и палача.
– Вот с ним мне столкнуться никак нельзя, – сказал я. – Он меня помнит! Лучше бы вместо меня сюда Жабникова взяли, а я бы на улице с другими покараулил.
– Бал закончится под утро, – сказал мне Веригин. – Анюту охраняют еще трое гвардейцев императрицы Цыси. Не хуже японских самураев. Им в руки лучше не попадаться: порежут на части. Даже если мы ее схватим, Петр Ильич, нам нужно еще вывезти пленницу. Как это сделать?
Анюта Кабанина кружилась с кавалерами, от которых у нее не было отбоя. Всем хотелось сжать в легких объятиях юную красотку – настоящую принцессу! – с чуть раскосыми блестящими глазами и улыбкой гетеры.
Было три часа пополуночи, когда гости стали расходиться. У каждого была охрана – нужно было проследовать до своего посольства без приключений. Посольский квартал хоть и охранялся сборными частями, но во многих местах его периметр был только условной крепостью.
Никола позволил веселиться юной амазонке столько, сколько ей было угодно. До самого последнего часа. Когда над Пекином стояла полная луна, ярко освещавшая центральные улицы Посольского квартала, и тишину нарушали только переклички солдат и возбужденные крики за пределами иностранных миссий, последние гости вышли из французского дворца на главную, Посольскую улицу – Легатион-стрит.
Но я ушел с бала чуть раньше и теперь наблюдал издалека, как последние гости покидали посольский дворец Франции… Гостья зашла в паланкин, его подняли четверо слуг, два самурая шли вперед, один сзади, и уже за ним следовал казак Никола. Процессия двинулась мимо Японского отеля, затем Испанского отеля и повернула на Имперскую улицу. Прошла до стены Посольского квартала, за которым – через небольшую базарную площадь – поднималась великая стена императорского дворца.
