– Обезьянку зовут Анюта, но у нее серьезное кишечное заболевание, – сказал я. – Мы везем ее в Россию, к надежным докторам. В Петербург везем, по заказу императорского двора. Оттого такая срочность. Если выздоровеет, то Академия наук подарит животное русскому императору Николаю Романову.
Китайские таможенники только пожали плечами. Им эта затея с хворой обезьяной показалась глупой.
Когда мы пересекли границу, Степан Горбунов спросил:
– И как вы думаете, Петр Ильич, выкупит он свою обезьянку?
– А вот в ближайший месяцок мы и посмотрим, насколько она ему дорога, – ответил я. – Но что-то мне подсказывает, что очень дорога. Ты следи за ней, самое главное, чтобы сыта была и никуда не убежала. Обезьянки – народ прыткий!
– Нет, Петр Ильич, – покачал головой Горбунов. – Со мной она не забалует. Я ее, красотку, никуда не отпущу. Второй такой приманки для Дармидонта Михайловича нет на белом свете и уже не будет.
В Монголии нашего преследователя дожидалось еще одно письмо. Теперь он должен был пересечь границу с Россией и встретиться на предмет выкупа у русского села Ледяное, на берегу озера Байкал. Там, в двухэтажном деревянном срубе, мы поджидали таинственного Шон-Ли-Янга. Это вездесущий Веригин, Гермес графа Кураева, спешивший впереди нас, подсказывал нам те места, где стоило делать остановки. И это он посылал письма в Пекин.
Дом-крепость стоял на самом берегу Байкала, у прибрежных скал. Идеальное место для встречи двух врагов. Последней встречи!..
По ночам я выходил на балкон и смотрел на водную гладь. Более полутысячи километров водного пространства открывалось передо мной и уходило на север. Ярко сверкала луна в небе, но еще более яркая дорога, веселая и рябая, рассыпалась по озеру от нашего берега до самого горизонта.
В полукилометре от нашего сруба, в лесу, мы обнаружили колодец. Зачем он? Рядом с Байкалом-то? С самым чистым водоемом на планете земля? С райским студеным озером? Да еще колодец в лесной чаще…
– Чей это дом? И зачем здесь колодец? – спросил я у старожила-удмурта, которого мы нашли в этих местах. Но я уже и сам стал догадываться о его предназначении. Все так и вышло. Удмей, так звали старожила, с морщинистым прокопченным лицом, курил махорку и долго рассказывал историю заброшенного поселения.
Это была золотая шахта. Когда-то здесь, на берегу Байкала, старатели обнаружили золото. Его намывало из подземных пещер. Оно было в остатках породы и само по себе, крохами-светлячками вдруг вспыхивало у берега, в кристально-чистой воде. Они построили хоромы и ушли в работу. Но все чаще они задумывались, а где таилось начало этого золота? И вот новые хозяева этого пятачка, все просчитав, стали вгрызаться в землю и обнаружили там, глубоко внизу, в карстовых пещерах залежи золота. Оно сверкало в стенах этих пещер гениальнейшей инкрустацией, выполненной рукой самой природы. Старатели набросились на это сокровище, они сбивали и сбивали золотые жилы со стен, несколько дней подряд, не выходя на белый свет, богатея на глазах, пока земля не задрожала под их ногами и твердь не обрушилась на них. Они все, кроме одного юнца, опускавшего им еду, оказались погребены под этой породой, в этом колодце, в тех пещерах. Паренек долго кликал их и позже говорил, что слышал стоны и проклятия, а потом все стихло. И с тех пор золото перестало выходить и на берег Байкала. Сдвинулись подводные ручьи, нашли иное русло. «Я зналь тот юнец, – сказал нам Удмей. – Он бежать с этих мест, оставлять изба. Но и мы сюда бояться ходить. Тут жить духи плохой людей, что искать много золота…»
– Ну и местечко выбрал для нас этот Веригин, – выслушав легенду, вымолвил тогда майор Жабников. Сказал и сплюнул. – Умереть и не встать, а, Петр Ильич?
– Боязно, – широко перекрестился Степан. – Воистину боязно, Петр Ильич!
– Да уж, хороша легенда, – согласился я, – детям на ночь рассказывать, заиками делать. Не унывать, господа. Нам скоро не с призраками встречаться, а со зверем, куда более страшным и опасным. Я не знаю, когда он выйдет из леса, зато знаю, что у него на уме: заставить нас пожалеть, что мы родились на свет Божий.
А скоро местные нам донесли, что сюда продвигается отряд чужаков. В тот день наша пленница потеряла сознание во время обеда. Она уже объявляла голодовку, и я подумал, что силы вновь оставили ее. «Дармидоша, – шептала она в забытьи, – приди за мной, Дармидоша…»
Я обследовал пленницу и скоро все понял.
– Анюта на третьем месяце, – сказал я Степану.
– Вон оно что, – еще не все понимая, кивнул тот. – Стало быть, у нее под сердечком ребеночек Дармидонта Михалыча растет…
– Вот почему он идет за ней по следу, как зверь, – я не отпускал взгляда своего спутника. – У него раньше не было детей. Он спасает не столько ее, сколько своего наследника. Да только спасет ли?
– О чем вы, Петр Ильич?
– Анюта может лишиться ребенка в любой день и час.
– Не сдюжит, думаете?
– Не знаю, ничего не знаю.
Я сделал ей очередной укол. Лоб Анюты покрылся испариной, она крепко уснула. Я смотрел на ее совсем еще юное лицо, чуть широковатое, миловидное, с вывернутыми по-кукольному губами, с загнутыми вверх, по-степному, уголками глаз. Сполна намешалось в ней волжских кровей! Метиска Средней России…
– Девочка из глубинки, с самого низа, – изумленно покачал я головой, – окрутила такого монстра, как Дармидонт Кабанин, спустя пару лет уже стала принцессой среди дворянского общества в Пекине, придворной китайской императрицы… О чем это говорит, Степа?
– О чем, Петр Ильич?
– О том, что непроста она. Из таких вот девочек Клеопатры вырастают. Такие девочки, если поднимаются на самый верх, управляют сильными мира сего. Просто пока она совсем еще юная, только пробует жизнь на вкус. Вот о чем я говорю…
А вскоре приступ повторился. Мы уложили ее – платье Анюты было в крови. Степан караулил рядом. Занявшись ею, уже скоро я отрицательно покачал головой, это означало: все плохо.
– Да что ж с ней, неужто помирает девка?! – разглядывая пятно крови между ее бедер, отступил Степан. – Мы ж ничего ей не сделали, а? Петр Ильич?
– Да как сказать, – заметил я. – Как мы ее вывозили из Китая? Как зверя дикого. В шкуре и в клетке. Намаялась она. И вот – результат.
Полдня я возился с Анютой Кабаниной. Ее я спас. Ребенка – нет. Жабников и старшина Скороспелов смотрели на всю эту катавасию с горечью.
– Истинный крест, Степа, – я осенил себя знамением, – я – врач в первую очередь, и если бы знал, как оно будет, такого бы не допустил.
– Да что теперь толковать, Петр Ильич? – спросил Жабников. – Как случилось, так случилось. Господь так распорядился. Не давал он ребенка Дармидонту Кабанину, и теперь не дал. Судьба у них такая.
В эту минуту Анюта Кабанина и открыла глаза:
– Он вас всех до одного разыщет, – тихо и уверенно сказала она. – Со дна моря достанет. И убьет…
