В тот же день Полуянов случайно столкнулся с Казанцевым в редакционном буфете. Тот выговаривал хорошенькой продавщице за некачественный якобы винегрет. Бедняжка только краснела. Дима (о молодость, молодость!), желая защитить смазливую девушку, подошел сзади к коллеге и прошептал:
– Конечно, Хариди кормит лучше.
Казанцев дернулся, словно от удара, осекся на полуфразе и сам немедленно стал покрываться бордовой краской. Подавальщица была спасена. Но через минуту коллега подсел за столик к Полуянову и принялся выпытывать: что Дима имел в виду, да при чем здесь Хариди, и что вообще – он, Казанцев, не понимает – происходит? И хотя Дима больше не кололся и ругал себя (проклятое слово не воробей! И в самом деле вылетело, не поймаешь!), Казанцев отошел от его столика в черной уверенности, что Полуянов что-то знает о его сделке с мультимиллионером.
Назавтра статья «ДЕПУТАТСКАЯ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ ДВАЖДЫ СУДИМОГО» вышла в «Молодежных вестях», и это была катастрофа. Катастрофа – потому, что аналогичные заметки, направленные против депутата Чубукова, в тот же день появились и в «Комсомольской правде», и в «Вечерней Москве». Хотя и написанные разными словами (и подписанные, естественно, различными фамилиями), статьи содержали одинаковый набор обвинений: судимость депутата, его офшоры и тройное гражданство. Анатолий Степанович, главный редактор «Молвестей», заперся в своем кабинете с экземплярами всех трех статей в трех органах печати. Весть о тройном ударе (обратившемся, намеренно или случайно, тройной подставой для купившихся журналистов) немедленно стала предметом обсуждений в редакционных кабинетах, курилках и буфетах. Дима трижды перекрестился, что у него хватило ума и воли не попасться на удочку Хариди.
А вечерние выпуски теленовостей принесли еще более потрясающие вести: под Москвой во время охоты случайным выстрелом был убит депутат Госдумы Чубуков. В редакции поговаривали, что немедленно после данного известия главный редактор «Молвестей» позвонил на мобильный Казанцеву и разговаривал с ним исключительно матерно. Главнюгу можно было понять: в глазах общественного мнения получалось, что утром свой выстрел по депутату нанесли щелкоперы, гиены пера, – а тем же вечером его добил наемный убийца.
Судьба Казанцева была предрешена – при том, что Полуянов не сделал ровным счетом ничего, чтобы его закопать. На следующий же день редколлегия гуманно предложила Казанцеву написать заявление «по собственному желанию». А через час главный собрал весь коллектив и, поставив изгоя на лобное место, разразился речью, что не потерпит в своем издании заказных материалов и продажных журналистов.
Спустя пару часов Дима нечаянно встретил в редакционном коридоре Казанцева. Изгнанник, завивающий горе веревочкой, успел уже изрядно накеросиниться. «Тварь! – отчетливо прошипел он вслед Полуянову. – Иуда! Стукач!» Дима не обратил бы внимания на оскорбления поверженного недруга – когда бы их не слушали еще как минимум трое сотрудников, в том числе одна милая практикантка. Он рванулся к Казанцеву:
– Ну-ка, повтори, что ты сказал!
Вместо ответа изгнанник попытался ударить Полуянова в лицо. Но Дима не зря практиковался в ушу и самбо. Он успел парировать выпад, а вторым ударом уложил взъярившегося коллегу.
Тут, естественно, спохватились свидетели схватки – принялись мужиков растаскивать.
– Да зачем мне про тебя стучать было?! – презрительно бросил Полуянов напоследок поверженному врагу. – Ты сам себя перед всеми выдал!..
В тот же день Дима заперся в своем кабинете и стал названивать Хариди. Хотел у него, на голубом глазу, получить комментарий по поводу убийства депутата Чубукова. Секретарши, изысканно-любезные перед первой встречей журналиста с миллионером, теперь отвечали ледяными голосами: «Савва Иваныч занят… Уехал… На совещании…»
Самолюбие молодого репортера Полуянова оказалось уязвлено.
С подобного чувства начинались многие журналистские расследования.
Он стал копать: где, когда и по какому поводу пересекались пути-дорожки Хариди и Чубукова. Выяснил для начала, что они чуть ли не пятнадцать лет знакомы. Еще в конце восьмидесятых Хариди создал свой первый кооператив в Ростове-на-Дону, а Чубуков в том же городе и в то же время трудился вторым секретарем одного из райкомов партии. Значит, надо ехать в Ростов, раскапывать тайные пружины вражды между мультимиллионером и убитым депутатом.
Дима отправился с заявлением на командировку к главному редактору. Тот не черкнул, как обычно, в углу: «В приказ!» – а начал расспрашивать: «Почему в Ростов?.. Зачем?.. С кем там встречаться?..» Когда молодой репортер изложил всю подноготную, главный аккуратно сложил заявление о командировке вчетверо, не менее аккуратно порвал его и ссыпал останки в корзину. На отчаянный вскрик журналиста: «Почему, Анатолий Степанович?!» – покачал умудренной в бумажных боях головой: «Не надо этим заниматься, Дима. Хватит с нас Холодова с Листьевым».
Разумеется, против воли главного да за свой счет отправиться в Ростов Полуянов не мог. Но и тему просто так не оставил. Спустя месяц, заполненный бесплодными поисками кого-нибудь, знавшего молодых Чубукова с Хариди, Диму наконец вывели на женщину, работавшую в ту пору в районной ростовской прокуратуре. Словоохотливая дамочка (очарованная к тому же красотой молодого репортера) поведала Диме, что за интрига произошла там, в Ростове, десять лет назад, между будущими VIP-персонами: богачом Хариди и депутатом Госдумы Чубуковым.
История, по версии полуяновского источника, началась с женщины. Хариди, молодой, красивый и уже тогда богатый, отбил у невзрачного Чубукова любовницу. Тот решил отомстить – своими, аппаратными методами (райком партии, в коем служил Чубуков, тогда, в конце восьмидесятых, еще являлся реальной силой). На кооперативы и центры НТТМ (научно-технического творчества молодежи), которые возглавлял грек, посыпались проверка за проверкой: из ОБХСС, из райфинотдела, из народного контроля… Хариди быстренько подвели под статью о «хищениях государственной собственности в особо крупных размерах». Тот ударился в бега. Любовницу он с собой не взял. Однако обратно к победителю – Чубукову – девушка все равно не вернулась. Затем дело против Хариди само собой развалилось – но он больше никогда в донской столице не появлялся. Вынырнул в Москве, где с учетверенной силой стал растить свой капитал, пользуясь шальными временами конца восьмидесятых – начала девяностых. А чуть позже в Белокаменной объявился и Чубуков – его перевели в центральный аппарат только что созданной компартии РСФСР.
«Столько лет прошло… Почему Хариди вдруг решил наехать на Чубукова именно сейчас?» – спросил тогда Дима у своей информаторши. Та не знала. Однако дала телефон человека, недавно уволенного из охранных структур бизнес-империи Хариди: может быть, он что-то знает и не побоится рассказать Полуянову?
Дима уже чуял сладкий аромат сенсации, которую он вот-вот создаст своими руками, как его вызвал к себе главный редактор. Главнюга выглядел усталым и озабоченным. «Я же просил тебя, Дима, – с отеческой укоризной попенял он подчиненному, – не копаться в дерьме вокруг Хариди. Ну, ладно: ты – молодую, горячую свою башку в петлю суешь. Но и мою лысую голову вместе с собой тянешь. Бросай ты это дело, очень тебя прошу. А то ведь докопаешься до контрольного выстрела в голову».
