— Но зачем, мама, если все равно придет чума и убьет всю картошку?
Теперь уже Майра шлепнула Томаса по-настоящему. Джеймси заплакал, а Дэниел принялся реветь вдогонку.
Майкл громко захлопал в ладоши.
— Все, довольно! — крикнул он. — Зимний холод убил болезнь, и картошки у нас будут горы, если только мы с вами будем ухаживать за нашими полями. А теперь, — он подхватил на руки Бриджет, — я отправляюсь за водой для Чемпионки и ее жеребеночка. Кто со мной?
Все дети, включая Томаса, побежали за ним.
— Прости, Онора, — сказала Майра. — Вести он себя не умеет. В этом смысле он — настоящий Пайк.
— Он лишь облек в слова то, чего все мы в душе боимся.
— Майкл, похоже, совершенно уверен, что картофельная чума не вернется.
— Да, — согласилась я.
— Он не хочет ехать в Америку, Онора, и не поедет, пока ты его не заставишь. А ты заставишь?
— Не знаю. Ты думаешь, я хочу уезжать? Я люблю здесь каждую травинку, каждую волну в заливе Голуэй, но если картошка, не дай бог, вдруг снова не уродит… Возможно, твои деньги смогут поддержать нас, но как мы можем есть, когда соседи наши умирают от голода? Кроме того, эти всевозможные болезни… Ох, Майра, я раньше так молилась, чтобы пришло письмо от Патрика и он увез нас отсюда, а тут приходишь ты и вновь спасаешь нас всех. Но теперь… — Стивен начал плакать. Я тоже была на грани. Я встала и принялась укачивать его на руках. — Тише, тише, все хорошо.
— Спроси у него, не хочет ли он глоточек вкусненького молока тетушки Майры.
Я рассмеялась, как она и рассчитывала, и мы ушли в дом.
* * *
Вечером, когда дети уже улеглись, мы с Майклом и Майрой сидели у огня.
— Майкл, — начала я, — Майра говорит, что ты не хочешь ехать в Америку, только не можешь сказать мне об этом прямо.
— Господи, Онора! — возмутилась Майра. — Ну как ты могла брякнуть это таким вот образом? Майкл еще подумает, что я обсуждаю его у него за спиной.
— Мы с Онорой уже обсуждали это на Рождество, — сказал Майкл Майре. — Конечно же, я хотел бы остаться. Но если мы должны уехать, то должны уехать. А твои деньги, Майра, делают это возможным. И все-таки каким-то чудом все поля наши засеяны, мы не болеем. Может быть, если мы сохраним больше веры и подождем еще немного… Подумай над этим, Онора. Если мы уедем, то больше никогда не увидим Ирландию. Мне трудно это представить.
— Патрик же уехал, — возразила я.
— Он еще вернется.
— Вернется. Чтобы освободить нас.
— О чем это вы говорите? — удивилась Майра.
Ответить мы не успели, потому что в двери как раз вошел Оуэн Маллой.
— Он умер. Дэниел О’Коннелл умер.
В руках у него был номер «Голуэй Виндикейтор». Колонки на газетной странице были разделены толстыми черными линиями. И заголовок жирным шрифтом: «ОСВОБОДИТЕЛЬ УМЕР».
— Он умер от разрыва сердца, и часть вины за это лежит на этих твоих ребятах из «Молодой Ирландии», — заявил Оуэн Майклу, — которые пошли против человека, сделавшего для Ирландии больше, чем кто-либо другой.
— Никто не ставит под сомнение его заслуги и свершения, — ответил Майкл.
Но Маллой уже завелся:
— Эти ужасные массовые митинги, миллионы пострадавших в давке во время протестов, и все равно эти выскочки проповедуют насилие.
— О чем это они толкуют? — шепотом спросила у меня Майра. — Все же любили нашего отважного Дэниела О’Коннелла.
— «Молодая Ирландия» — это люди, которые считали, что Дэниел О’Коннелл должен был быть жестче, — объяснила я, — что он должен был брать оружие, создавать тайную армию, применять физическую силу, — и это друзья Патрика Келли, брата Майкла.
Оуэн услышал мои слова.
— Мятеж никуда нас не приведет — разве что будем болтаться на деревьях, — резко бросил он.
— А что касается «Молодой Ирландии», — возразил Майкл, — то на самом деле убил Дэниела О’Коннелла парламент, который позволил Ирландии голодать. «Молодая Ирландия» права: наша страна должна быть независимой.
— Что толку, — подхватила я, — если Ирландия будет свободна, а мы все умрем?
— Если бы Ирландия была свободна, мы бы не умирали, — продолжал Майкл. — Патрик сказал, что это лишь начало. В других странах они потеряли картошку и сразу закрыли свои порты. И у них горы трупов по канавам вдоль дорог не валяются, как у нас.
— А я думаю так, — сказал Оуэн. — «Молодая Ирландия» внесла сумятицу и неразбериху в общее дело! За Дэниелом О’Коннеллом шли миллионы, и мы были организованы. Упразднили сборщиков налогов, упразднили полицию. О’Коннеллы были вождями, а что касается вашей «Молодой Ирландии», то это сплошь джентльмены, обожающие ри-то-ри-ку. Они призывают к применению физической силы… каким образом? — Оуэн Маллой разошелся в своей напыщенной тираде, и к нему вернулась его прежняя манера разбивать слова на слоги.
Вдруг он зарыдал.
Дэниел О’Коннелл, наш некоронованный король, был мертв. Но, когда Оуэн держал поднятым номер «Виндикейтор», я сквозь слезы изучала на последней странице газеты картинки отправляющихся в Америку пассажирских кораблей.
* * *
Прошел июнь, затем июль, но никаких признаков картофельной порчи не появилось. Майкл был уверен, что растения здоровы. Оуэн Маллой соглашался с ним.
— Эту землю обрабатывали семь поколений моих предков, — сказал он, — которые пережили много тяжелых зим. А теперь мы столкнулись с самой суровой и все же выжили.
Майкл кивал.
«Выжили — да, но только благодаря деньгам Майры», — подумала я, однако вслух произнесла:
— Жаль только, что очень немногие были в состоянии засеять свою землю.
Майра заставила меня прекратить допекать Майкла ворчанием об Америке. Бабушка говорила, что мне не понять, что значит для Майкла покинуть родные места. А теперь у него был новый дом. Как я могу просить, чтобы он бросил и его? Я старалась прекратить постоянно думать об Америке, вспоминая, как бабушка говаривала: «Is glas iad na cnoaic bhfad uibh — дальние холмы всегда кажутся зеленее». Возможно, но еще одной такой страшной зимы, какой была зима черного 47-го, нам не пережить. И если pratties пропадет…
— Не пропадет, — снова и снова твердил Майкл.
Майра вернулась в Барну, в свой прежний дом. Ее золовка Лихи с семьей уехала в Канаду. Майра дала отцу денег на выкуп его сетей, чтобы вместе с нашими братьями он мог снова рыбачить. Больше никакого супа на барнском причале. Сестрам милосердия было сказано перенести кухню поближе к Голуэй Сити, чтобы обслуживать наводнивших город людей из Мейо и Коннемары, доведенных до отчаяния.
