Майкл наконец заговорил:
— Не будет никакой картофельной чумы, Деннис. И Оуэн, и я, мы оба считаем, что самое худшее мы уже пережили. Нам не понадобится помощь правительства. А теперь подумай, что произойдет, если сейчас все отсюда уедут. Как в этом случае Ирландия вновь сможет стать нацией?
Оуэн и мои братья переглянулись, но ничего не ответили.
— Майкл, — вмешалась я, — Богатей Джон может захотеть отдать Нокнукурух другим арендаторам. Что тогда? Прошу тебя, a stór, подумай об этом…
— Цыц, Онора, — остановил меня отец. — Ты слышала, что сказал твой муж. Он прав. Мы с твоей матерью тоже никуда не поедем. Я понимаю, почему вы, ребята, хотите уехать, и не буду пытаться вас удерживать. Для Майры будет лучше, если вместе с ней в дальнее путешествие поедут ее братья.
— Я не поеду, папа, — вдруг сказала Майра.
— Что? — переспросила я.
— Если мы едем все — это одно дело. Но бросать здесь тебя, мама, и тебя, папа, я не хочу. Если самое худшее уже позади, тогда… — Она пожала плечами. — Но я по-прежнему согласна дать деньги на проезд для вас, — добавила она, обращаясь к Деннису, Джозефу и Хьюи.
— Мы будем отсылать тебе часть наших заработков, — сказал Деннис. — Приятно получать «американские письма».
— А вы, Оуэн, — сколько вы получите от Богатея Джона? — спросила Майра.
— Пятнадцать фунтов.
— Я сама могу заплатить вам эти деньги. А вы перепишете договор на Майкла и Онору.
— Майра! — воскликнула я.
— Не нужно этого делать, Майра, — подхватил Майкл.
— А вы со мной потом рассчитаетесь. Я хочу море pratties.
— Ты его получишь, — пообещал Майкл, — а также долю с каждого нашего урожая.
Оуэн улыбнулся Майре:
— А на нашей земле есть еще и маленький домик, Майра.
— Это хорошо, Оуэн, — ответила она. — Как знать? Может быть, я найду парня, который ищет себе вдову с несколькими полями в придачу.
— Такой женщине не обязательно иметь ферму, чтобы найти себе пару, — хмыкнул Оуэн.
* * *
— Вот договор аренды.
Оуэн вручил Майклу лист пергаментной бумаги. Прошла неделя с тех пор, как Оуэн принял решение, и теперь вся его семья уже была готова к отъезду. Мы все, включая детей, провели ночь без сна вместе с ними в их хижине, слушая рассказы Оуэна про семь поколений Маллоев, возделывавших эти земли. У таких сборищ даже появилось особое название — «американская всенощная».
Майкл передал документ мне. В нем красивым размашистым почерком и канцелярским языком было написано, что первый лендлорд Пайк пообещал прадеду Оуэна Маллоя владение землей в Аскибуое на все время жизни самого Маллоя, его выживших сыновей, их потомков и потомков их потомков. Датировано это было 1730 годом.
— Видишь вот эту при-пи-соч-ку, Онора? — спросил Оуэн. — Здесь я назначаю Майкла Келли наследником этого договора.
Приятель Оуэна из газеты «Виндикейтор» помог найти стряпчего-католика, чтобы внести изменение в эту бумагу.
— Все сделано кон-фи-ден-ци-аль-но, — заключил он.
Этот человек обещал держать отъезд Маллоя в секрете на случай, если кто-то из представителей Мерзавцев Пайков попытается отобрать деньги на проезд Оуэна в качестве платы за ренту. Хотя этот же стряпчий рассказывал Оуэну, что, по слухам, дублинская компания, взявшая на себя управление поместьем Пайков, не обременялась отслеживанием арендаторов. Нынешние законы позволяли лендлордам продавать свои земли без выплаты долгов, как это требовалось ранее.
— Компания выставит поместье на продажу по частям, — объяснил он Оуэну.
Но что это означало для нас? По мнению этого стряпчего, мы были защищены.
— Просто эти договорные обязательства должен принять новый владелец, — процитировал нам Оуэн его слова. — Вот почему мой отец так дорожил этим арендным договором. Он дает нам какое-то подтверждение наших законных прав на Аскибуой.
Но адвокат также предупредил Оуэна, что сейчас законы постоянно меняются. Оуэн покачал головой:
— Тем, кто нас завоевал, не откажешь в наглости. Они украли нашу землю, а потом изящно позволили нам платить за привилегию об-ра-ба-ты-вать ее для них. Что ж, Майкл, теперь ты об этом позаботишься.
— Я сохраню ее для тебя, Оуэн, до тех времен, когда Маллои вернутся сюда, — пообещал Майкл.
Оуэн кивнул и начал было говорить, но неожиданно этот словоохотливый говорун, известный на десять таунлендов вокруг, умолк.
Кати Маллой взглянула на меня. Она всю неделю пыталась переубедить Оуэна.
— Я говорила ему: «А что если картошка здорова и урожай будет хорошим…» Но он уже вбил себе в голову Америку и просто не слышал меня. В этом весь Оуэн.
Кати укачивала на руках их младшенького, Джеймса, которому было уже почти два года.
Четырнадцатилетний Джо Маллой не хотел уезжать. Джон Майкл, двенадцати лет, наоборот, был в восторге от Америки. Анни Маллой — ей было почти десять — обняла Бриджет.
— Ты и Грейси — мои единственные сестрички, — с чувством сказала она.
На рассвете Оуэн и Майкл отправились в последний обход по полям. Когда дети уснули, мы с Кати разговорились.
— До того как двадцать пять лет назад я вышла за Оуэна, меня звали Кати Джонни Шеридан из Минклона, — сказала она. — Впервые я увидела его скачущим верхом на лошади старого майора на дороге под Баллимонином. Мне нужно было сделать вид, что я спускаюсь к колодцу или иду на другую сторону дороги собрать чернику, чтобы попасться ему на глаза. Ну, ты понимаешь, как это бывает.
— Понимаю, — вздохнула я.
Она улыбалась мне, позволив воспоминаниям захлестнуть себя. Сколько же Кати лет? Сорока ей точно не было. Лицо сморщенное и изможденное, но в глазах по-прежнему живой блеск. А когда Кати улыбалась, я видела в ней черты молоденькой девушки, которой она была когда-то.
— Оуэн выглядел немного нелепо, — продолжала она. — И казался слишком юным для длинных английских слов, которые пытался произносить его язык. Но я восхищалась его честолюбием, и — ох, Онора, — он всегда был красавчиком, к тому же очень внимательным с лошадьми. Я бы не смогла полюбить человека, который жестоко обращается с животными. А как он относится к растениям, Онора! Он ведь и вправду верил, что они с Майклом будут выращивать скаковых лошадей и выигрывать с ними призы на скачках. Оуэн фантазировал, что их жокеи будут одеты в синее в честь Пресвятой Богородицы, а я буду носить платья из шелка и атласа. А вместо этого…
— Вместо этого… — эхом повторила я.
