— Майкл сказал, что это картофельная чума победила их, папа, а не британцы, — сказала я.
— Что ж, он прав, — ответил отец.
— Мы уезжаем, папа, — продолжала я. — Может быть, вы тоже поедете с нами в Америку? Пожалуйста.
Он покачал головой. Я ждала. Он посмотрел на залив — был прилив, и волны прибоя били в берег совсем рядом с нами.
— Я слишком стар, a stór. Мы с твоей мамой проведем остаток дней здесь, у залива Голуэй. Если твои братья напишут, их письмо придет в Барну. И твоя мама никогда не уедет отсюда, пока такая возможность существует.
Он развернулся и пошел обратно в сторону своего домика. В дверях он остановился.
— Когда много лет тому назад я привел ее сюда, то обещал ей, что он всегда будет нашим домом. Níl aon teinteán mar do teinteán féin, — закончил он.
— Ни один очаг не заменит очаг собственного дома, — повторила я его слова по-английски.
— И это чистая правда, — грустно сказал он.
— Да, папа, я знаю… Но как же мы можем бросить вас? Как, скажи?
— Вы должны ехать. Они не оставили молодым выбора. Когда?
— Как только сможем. Чем раньше, тем лучше, папа.
— Только не отправляйтесь в путь в конце августа. Осенние шторма и в заливе достаточно суровы, а пересекать океан в это время года очень опасно.
— Кому, как не тебе, знать это, — сказала я.
— Да. А этот город, Чикаго, он на море?
— Нет, папа.
— Это плохо. Я же знаю, как ты любишь залив Голуэй, Онора. Для тебя было бы утешением найти там хоть немного воды, которая напоминала бы тебе о нем.
Глава 20
Наступил август, и последние сомнения развеялись. Болезнь уничтожила весь урожай картошки 1848 года. Поля, засеянные с таким трудом и жертвами, были черными и безжизненными. В третий раз за четыре года мы потеряли свою основную пищу, хотя наши зерно и скот продолжали отправляться в Англию. Но именно паника, а не чувство протеста, заставляла людей торопить события.
Майкл настоял на том, чтобы заранее сообщить агенту Бьянкони, миссис Карриган, что он уходит. Я опасалась, что так об этом сможет узнать Джексон, который попытается найти любой предлог, чтобы отобрать у нас деньги.
— Я должен дать ей время, чтобы она могла подыскать кого-то на мое место, — настаивал Майкл.
— Найти кого-то на твое место? — удивилась я. — Да стоит тебе только выйти оттуда, и на пороге у нее будет толкаться двадцать, а то и тридцать кузнецов.
— И все же она была очень добра к нам, когда обналичила банковский чек от Патрика, не сказав ни слова. У нас есть всего две недели. Миссис Карриган сохранит наш секрет.
Майра уже была готова. Она продала свое бриллиантовое ожерелье за двадцать золотых соверенов управляющей гостиницы «Брайдс Хотел». На двоих у нас теперь было пятьдесят пять фунтов. Мы отправимся пешком в Дублин. Оттуда доберемся по морю до Ливерпуля. А там найдем американский корабль. Слава богу, Майра и ее дети едут с нами.
— Я просто обязана это сделать, — говорила нам Майра. — Чтобы уберечь вас с Майклом Келли и не дать обвести вас вокруг пальца всяким жуликам в Америке.
Наконец эти две недели миновали. Мы собирались отправиться в путь послезавтра, пятнадцатого августа, — в праздник Девы Марии. Удачный день.
Мы сидели в домике Майры в Барне. Дети были у мамы.
— Я бы хотела, чтобы у нас было побольше денег, — сказала она.
— На проезд и еду нам хватит. Майкл сказал, что Патрик там встретит нас.
— Нам следовало бы попросить еще несколько фунтов у мисс Линч, — настаивала Майра.
— Но она может проболтаться.
— Не проболтается. К тому же через два дня нас уже здесь не будет.
И мы с ней отправились в Барна-хаус — в последний раз.
* * *
Мы с Майрой стояли снаружи и разговаривали с мисс Линч через заднюю дверь.
— Боже мой, что же творится! — запричитала мисс Линч. — Ирландия не может рассчитывать на помощь Англии, этой помощи не будет совсем. Англичане говорят об ирландцах ужасные, шокирующие вещи. Они считают, что мы тут все бунтовщики и попрошайки и что Англия должна прекратить предоставлять любую помощь нам.
Мы дали ей поболтать, пожаловаться, излить нам душу. Годы поездок состарили ее. Она сообщила нам, что европейские столицы ее разочаровали.
— На улицах толпы простолюдинов, которые крушат великие соборы!
Наконец Майра все же прервала ее.
— Мы уезжаем, мисс Линч, — сказала она.
До этого я волновалась и сомневалась, говорить ли ей правду. «Как это может нам навредить?» — тогда спросила Майра.
Линчи были лендлордами наших родителей, но не нашими. Отец заплатил свою ренту в прошлом году, заплатит и в этом. К тому же мистер Линч всегда позволял немного просрочить платеж.
«Она ведь моя крестная, — продолжала приводить аргументы Майра, — а ты ее любимая ученица, поэтому…»
Поэтому Майра напрямую выложила, что нам необходима ее помощь.
— Вы имеете в виду деньги? — спросила она.
— Да, деньги, мисс Линч, — ответила Майра.
В лоб, как говорится.
Мисс Линч бросила взгляд на залив у нас за спиной.
— Но разве вам не тяжело уезжать отсюда?
Отвечать на этот вопрос мы не стали.
— Возможно, мы тоже уедем, — сказала она. — Новые законы. Николас уже получал несколько предложений…
Она вдруг умолкла. Принцип Ná habair tada действовал и для нее тоже.
— У меня совсем мало личных денег. Может быть, какой-то памятный подарок? Я могла бы дать вам книгу или гребень…
— Мы уходим пешком в Дублин, мисс Линч, — вмешалась я. — Там сядем на пароход до Ливерпуля, а оттуда пересядем на корабль через океан. Поэтому берем только самое необходимое, то, что сможем унести. С нами едут восьмеро детей.
— На книги у нас просто не хватит рук, — подхватила Майра.
— По пути из Дублина сюда мы видели дороги, забитые уезжающими людьми, — сказала мисс Линч. — Это были не нищие, нет: там были целые семьи на телегах, уставленных мебелью и сундуками. Уезжают крупные фермеры, владельцы торговых лавок, адвокаты, доктора… По Лондону ходит шутка о том, что скоро найти кельта на берегу реки Шеннон будет труднее, чем краснокожего индейца на берегах Гудзона. Они там, в Лондоне, считают себя великими острословами!
Мы с Майрой потупились.
