— Я иду, Майкл!
Я соскочила с камня и бросилась к двери. Я била в нее ногой, потом принялась что было сил толкать ее плечом, пока она наконец, не выдержав, распахнулась и я ворвалась внутрь.
— Я здесь, Майкл. Я здесь. — Я взяла его за руки. — Я здесь.
Майкл открыл глаза, но взгляд его был блуждающим, как будто он до сих пор видел перед собой все эти мелькающие картины. Он посмотрел на меня.
— A stór, a ghrá mo chroí, — прошептала я. — Всегда и навеки, a ghrá mo chroí, моя любовь.
— Онора, я заплатил выкуп за невесту?
— Да, заплатил. И даже более того.
— Передай детям — передай им, что папа очень любил их. Отвези их к Патрику. Он поможет тебе. Чикаго. Не дай им умереть здесь.
— Майкл! Борись, борись!
— Патрик. Чикаго, — прошептал он. — Обещай мне.
— Я обещаю тебе, Майкл, но ты тоже будешь там вместе с нами, ты будешь…
— Прощай, Онора. — Майкл закрыл глаза. — A ghrá mo chroí. — Это был уже совсем слабый шепот, а за ним — тишина.
— Майкл! Майкл, погоди, не сейчас. Майкл, пожалуйста, погоди. Вернись, Майкл!
Но он лежал неподвижно. И тогда я поняла. Я начала его трясти, склонилась к его груди и стала вслушиваться, бьется ли сердце. Но все уже было ясно.
— А-а-а! А-а-а! А-а-а! — заголосила я.
Рядом со мной возникла Майра.
— Пойдем отсюда. Тебе нужно оплакивать его правильно и должным образом, там, где ветер может подхватить твои крики и разнести их по долинам, — сказала она. — Пойдем, a stór, пойдем. Твой Майкл сейчас не в этом тесном и темном сарае. Он снаружи, Онора. Его душа понесется над заливом Голуэй. Он ускользнул отсюда. Он свободен. Пойдем. Пойдем посмотрим на него.
Майра вывела меня в ночь и подвела к скамье из камня, которую сделал Майкл, чтобы я могла отсюда любоваться заливом Голуэй. Она усадила меня и села рядом. Я продолжала причитать в темноту.
— Любовь моя, сердце мое, мой герой, вышедший из моря… — голосила я.
— Добрый и сильный, и отважный… — подхватила Майра.
— Мой муж — не знавший страха, подлости, ревности… Гордость рода Келли… Майкл, Майкл, Майкл… Я не могу, Майра! Без него я не могу… — Я спрятала лицо в ладони.
— Онора! Онора, посмотри! Всходит луна. Полнолуние. Посмотри на то, как она освещает залив!
Я подняла голову и посмотрела вниз. Над заливом Голуэй висела полная луна. На темных водах блестела лунная дорожка, она дрожала и двигалась, как будто кто-то шагал по волнам — это душа Майкла пересекала залив, держа путь к сияющим звездами небесам.
— Майкл, — прошептала я. — Slán abhaile, любовь моя — счастливого пути домой.
И вдруг ветерок, легкий и мягкий, коснулся моего лица. Я чувствовала его. Он не ушел. Он был здесь, по-настоящему здесь… Передо мной, позади меня, снизу, сверху, справа и слева… Как в молитве Святого Патрика… В свете солнца, в сиянии луны… В блеске пламени очага… В мгновении вспышки молнии… В глубинах моря… Он был со мной. Со мной всегда.
Глава 21
Позже в тот день к нам пришли отец и еще трое мужчин из Барны. Все вместе они повалили сарай. Я видела, как стены упали на Майкла, соломенная крыша накрыла его… Его могила. И никто не говорил, что все должно быть сделано именно так. Никому ничего не нужно было объяснять. Умершего от лихорадки закрывали там, где он лежал. Это было необходимо. Времени посылать за священником не было. Когда кого-то убивала лихорадка, все проходило быстро и тихо.
— Сочувствуем вашему горю… Сочувствуем вашему горю… — говорили люди. — Сочувствуем… Сочувствуем… Сочувствуем…
Майра стояла рядом со мной.
— Майкл закопал свою волынку под полом в сарае. Теперь она будет покоиться там вместе с ним, — сказала я Майре. — Но он навсегда останется здесь один.
— Вокруг него раскинулись его поля — это намного больше того, что досталось моему Джонни, — вздохнула Майра.
Отец привел к пирамиде из остатков стен нашего сарая маму и детей. Мы постояли там вместе. Пэдди и Джеймси жались ко мне. Одной рукой я держала Стивена, в другую вцепилась Бриджет. Стивен все время повторял:
— Папа?.. Папа?..
Бриджет тоже постоянно спрашивала:
— А где мой папа?
— Скажешь несколько слов молитвы, Онора? — спросил отец.
Все посмотрели на меня.
Я набрала побольше воздуха в легкие.
— Майкл Келли был человеком без подлости, без страха, без ревности… Муж… Отец… Волынщик… Кузнец… Фермер… Коневод… Горячо любимый человек… Очень-очень… И сам полон любви… и чести… Он вечно будет пребывать в божественном свете… Он нашел свой вечный покой… И мир. Slán. Аминь.
— Аминь, — подхватили остальные.
Джеймси подергал меня за юбку и показал оловянную дудочку в вытянутой ручке:
— Можно, мама? Я знаю только одну мелодию.
И Джеймси заиграл песню, которой научил его отец. Она звучала неуверенно, звук дрожал, но это была «Снова единая нация»:
— Снова единая нация,
Снова единая нация,
Долго Ирландия была провинцией, но будет
Снова единая нация.
— Молодец, очень хорошо, — сказала я Джеймси. — Твоему папе понравилось бы.
Нация… Может ли в стране безымянных могил когда-либо появиться полноправная нация? Твои кости, Майкл, истлеют в этой земле, смешавшись с прахом множества предыдущих поколений.
Но только не твоя душа. Ты ушел в сторону залива Голуэй по лунной дорожке. Твой дух передо мной, позади меня, надо мной, подо мной. Наши дети будут расти, питаемые силой твоего духа. И я обязательно отвезу их в Чикаго, Майкл. Клянусь тебе.
* * *
Как только мы вернулись в наш домик, в двери тут же постучал ростовщик Билли Даб. Он следил за нами.
— Сочувствую вашему горю, миссис, — начал он. — Очень сочувствую.
Он попытался протиснуться в открытую наполовину дверь — бегающие глазки этого проныры так и шарили вокруг.
Я уже хотела закрыть дверь у него перед носом, но подошедшая мама впустила его.
— Добро пожаловать, Билли Даб, — сказала она.
— Благослови Господь ваш дом, — ответил тот.
Мама выразительно посмотрела на меня, взгляд ее говорил: «Не настраивай его против себя».
— Да, миссис, такой тяжелый день, — сказал он. — Вдова, осталась совсем одна. Но, слава богу, существует работный дом. И это настоящее прибежище — спасение. Те, кто цеплялся за свою землю, умерли, сожалея, что не отказались от своих прав на нее и не приняли помощь.
