В конце концов, чем мы рискуем? Ну, уедем ненадолго из Москвы, потратимся на билеты да на гостинцы старичку.
– А ты сам поехать сможешь? – спросила я брата. – Не умрет без тебя твой теннис?
– Да нет, наверно… – растерялся он.
– Тогда езжай за билетами. Мы вылетаем сегодня вечером. Как дед и просил.
– Ты гонишь! – изумленно выдохнул Макс.
Я только поморщилась, но пенять ему на жаргон не стала.
– А как же твои семинары? – продолжал напирать брат. – Да и Аську этот ее хрен с горы, муж, в жизни не отпустит!..
– А кто его спросит? – усмехнулась я. – Все, я решила. Мы едем! Хоть к деду, хоть к черту на рога!
Надоело мне быть пай-девочкой, и точка!
Тем же днем.
Ася
Таких скандалов муж мне еще не устраивал. Трения, конечно, и раньше бывали, и орали мы друг на друга, и дулись, и даже ужинали в полном молчании, но идиоткой он меня прежде не называл. Никогда. И про послеродовой психоз не упоминал ни разу. И семью мою не цеплял, не говорил, что мы – сборище ненормальных.
А тут раскричался:
– Тащить ребенка! В самолете! Непонятно куда! Непонятно зачем?!
И все мои объяснения, что дед хочет нам, всем троим, огласить завещание и вручить нечто важное, Мишка даже слушать не захотел.
– Это безумный старик! Понимаешь: просто безумный! А ты идешь у него на поводу!..
Я, конечно, тоже не выдержала. Обозвала Мишку в ответ провинциальным дундуком и халявщиком. Сказала, что подаю на развод, и велела убираться из квартиры, хотя живем мы на съемной, и если муж и правда уйдет, то платить за нее мне будет нечем.
В общем, рассорились в пух. Хорошо, что Никитка нашего скандала не слышал, а то б точно начал реветь так, что не остановишь.
Мишка ушел на работу с каменным лицом, а я осталась наедине со спящим ребенком и беспросветным дождем за окном. Так сразу грустно стало… И я подумала: «А если Мишка и правда вечером не придет?» Это ведь ужасно: ночевать одной, и просыпаться одной, и даже словом перемолвиться не с кем, потому что максимум, на что пока способен Никитка, – это реплика «тя-тя-тя-тя-тя!».
Я уже была готова первой дать задний ход, извиниться перед Мишкой и от поездки на юга отказаться. Никакое дедово завещание не стоит семейных скандалов.
Но удержала меня сестрица Машка. Примчалась к нам с Никиткой уже с билетами, замахала пестрыми бумажками:
– Смотри, Аська! Нам с Максом – по одному, а тебе – целых два!
– Почему два? – не поняла я.
– Один твой, второй – Никитин.
Никитка – звук собственного имени, как и свое отражение в зеркале, он любит самозабвенно – тут же заулыбался, запротягивал к Маше ручки. Сестра с удовольствием схватила малыша, прижалась щекой к его щечке, зафырчала, имитируя любимый племянником звук паровозика.
«Эх, пора ей тоже своего… Пора», – в который уже раз мелькнуло у меня.
Но развивать тему я не стала. Вместо этого спросила сестру:
– А Никитка разве не бесплатно летит?
– Бесплатно. Но билет ему все равно выписали, как большому, только видишь, написано «фри оф чардж».
[4] И еще ему в самолете люльку дадут.
– Люльку?
– Ну да. Это такое корытце, оно к передней стенке крепится, вместо обеденного столика.
– Ага, усидит он в люльке, – я с сомнением покачала головой.
– А куда денется? – беспечно дернула плечами сестра.
И я вновь подумала, что, наверно, Мишка прав и я зря согласилась на эту поездку. Машка и Макс просто не понимают, каково это – путешествовать с грудным ребенком, да еще таким капризным, как Никитос. Дорога в аэропорт, регистрация, автобус к самолету, перелет… Везде сквозняки и пассажиры с инфекциями, а у него еще не все прививки сделаны. Да и когда приедем, тоже не легче. Удобств в дедовском поместье никаких, туалет во дворе, и даже бойлера нет, чтоб согреть воду для купания, ее на газовой плите кипятить надо.
– Слушай, Маш… А давай вы с Максом вдвоем полетите? Я боюсь: заболеет в дороге Никитка. Или так нас изведет, что все не в радость будет…
– Но-но-но. Что за упаднические настроения? – нахмурилась сестра. – Во всех цивилизованных странах дети летают с рождения. А чем вы с Никитой хуже?
Никитка в этот момент воспользовался тем, что тетка отвлеклась, виртуозным жестом сдернул с ее носа очки. И немедленно засунул их в рот.
– Фу, кака! – выкрикнула я. И потянулась отбирать.
– Не кака, а «Гуччи», я год на них копила, – обиделась Машка. – Да ладно, пусть играет.
Но на свои «Гуччи», стекла которых с упоением облизывал племянник, смотрела с нескрываемой жалостью.
Я попыталась отвлечь Никитку его любимым паровозиком, но хитрый парень игрушку проигнорировал. Уже большой, понимает: паровоз при нем целые дни, а тетя с восхитительными, все в бактериях, очками приходит не часто.
– Оставь ребенка в покое, – строго сказала сестра. – И иди собирайся. Что там ему нужно: пара ползунков, пара памперсов…
– Ему нужна целая гора одежды! И лекарств ящик.
– Да, Аська… – покачала головой Мария. – Ты и правда какой-то клушей становишься!
Пришлось возразить:
– Я не клуша. Я мать. И потом, ты же сама говоришь: шансов, что дед чего-то стоящее расскажет, очень мало. Вот и летите вдвоем с Максом. А от меня передавайте ему извинения, и коробку конфет я с вами отправлю. Что дед, не понимает, что у меня ребенок грудной?
– Нет, – безапелляционно отрезала сестра. – Дед сказал: мы должны прилететь все втроем.
Я решила зайти с другой стороны:
– Маша, ты взрослый, зрелый человек. Преподаватель вуза, кандидат наук. Неужели еще не усвоила, что чудес на свете не бывает? И если дед говорит, что готов изменить нашу жизнь, – он, скажем так… преувеличивает. Если не сказать, – я замялась, вспомнив, что сестра не любит жаргон, но все же закончила: – Гонит пургу.
– Да все я, Аська, понимаю, – неожиданно легко согласилась она. – Скорее всего, дед чудит. Просто соскучился, хочет нас всех увидеть, вот и придумал интригу, чтобы мы наверняка прилетели. Но… ты помнишь историю с яблоками?..
Никитка услышал слово «яблоко» – продукт, который можно бесконечно долго обсасывать и надкусывать с риском подавиться, – и сразу оживился.
– Нет, зайка, – твердо сказала я. – Никаких яблок. Сейчас будем обедать.
А непедагогичная по отношению к малым детям сестра только пожала плечами, схватила из вазы на столе антоновку и протянула племяннику.
