Рожать мне предстояло в одном из прикормленных доктором роддомов. Без документов и даже без места в палате. Произвести на свет товар — и немедленно лечебное заведение покинуть. («Будешь дома в себя приходить. А если что, я тебе сиделку найму».)
Когда я, шипя от боли и вцепившись в руку врача, вылезала из машины перед служебным входом роддома, сердце неприятно кольнуло. Несмотря на поздний час, под окнами здесь бродил едва ли не десяток мужчин. Они тоскливо взглядывали в освещенные квадраты, тревожно прислушивались к доносящимся оттуда женским вскрикам…
«А до меня никому нет дела», – горько подумала я.
Действительно, ребенок моего врача волновал, он за него немалые деньги собирался получить. А вот я – нисколько. И если я вдруг в родах умру – ему только проще будет. Мне платить не придется.
«Может, взять да оставить малыша себе? – мелькнула злорадная мысль. – Да, с бизнесом в этом случае придется повременить. И квартиры в столице у меня не будет. Зато появится сын. Свой собственный. Поддержка. Опора…»
Но доктор будто почувствовал мои колебания.
И, пока мы ждали, когда к нам спустится его приятель – акушер из родилки, – вытащил из кармана аккуратно сложенную бумажку. Протянул ее мне.
«Въездной ордер», – прочитала я.
Он был выписан на мое имя.
– Полюбовалась? – усмехнулся врач.
Выдернул ордер из моих рук и договорил:
– Схема такая. Рожаешь. Мы смотрим ребенка. Если все хорошо – забираешь бумажку. И переезжаешь хоть завтра. Квартира, врать не буду, не из шикарных. Однокомнатная, в Капотне. Зато – твоя. Личная.
Я завороженно смотрела, как ордер – ордер на собственную квартиру, в самой Москве! – исчезает в кармане его пиджака. И мысли о ребенке, о сыне, о защите, опоре отходили куда-то на задний план. Тем более что с каждой минутой мне становилось все больнее. И в такие моменты куда приятнее было представлять – не как я, одинокая и безденежная мама, мыкаюсь по Москве с грудным ребенком, но как я, молодая бизнесвумен, регистрирую собственную фирму…
А когда мальчик – это действительно оказался мальчик – родился, я на него даже не посмотрела. Акушер поднес малыша, по новой моде, приложить к моей груди, но я только прошептала: «Не надо». И он понимающе – видно, в доле был – покачал головой.
Больше своего ребенка я не видела.
Ярослава поникла. Замолчала. Склонила голову.
Ей очень хотелось сейчас расплакаться. Но слезы не шли. Уже выплаканы – за все те годы, что ее сын рос, не зная ее, у чужих людей…
А Яков Анатольевич – обычно-то всегда помогал тем, кто только что выплеснул из глубины души свой ужас, – тоже молчал. И только Андрей Степанович с сочувствием спросил:
– Вы, Ярослава, просто подписали отказную – и все?
– Я и отказную не подписывала, – грустно улыбнулась она, – потому что в роддом меня даже не оформляли. Не было меня. И ребенка моего не было. Родила и отдала неизвестно кому…
– И вы даже не пытались узнать, кому ваш ребенок достался?! – в голосе Андрея Степановича звучал укор.
– Почему же. Пыталась, – вздохнула она. И закончила свой рассказ: – Несколько лет спустя – когда мой бизнес, как я и планировала, стал приносить ощутимую прибыль, – я решила это выяснить. И, может быть, исправить ситуацию… Я наняла детектива, посулила ему хорошие деньги. Он меня особо не обнадеживал: сказал, такие истории, как случилась со мной, ему известны, и они всегда максимально засекречены. Но все же кое-что нам узнать удалось.
В ту ночь в том роддоме вдруг оказалась американка. Богатая и очень немолодая. Никто из персонала не видел, чтобы она рожала. Однако покидала она больницу с новорожденным мальчиком… И с медицинским свидетельством о его рождении. И уже через неделю улетела вместе с ним за океан.
Ярослава вновь умолкла.
– Ясно… – растерянно пробормотал Андрей Степанович. – А дальше вы их путь проследить не пытались?
– Нет, – сказала, как отрубила, Ярослава.
И молча вернулась на свое место.
Тося, официально – генеральный менеджер ресторана
Она только на порог номера ступила – сразу поняла: что-то не то. И Андрей Степанович – несмотря на широкую улыбку и раскинутые ей навстречу объятия – что-то знает. Или, по меньшей мере, заподозрил. Черт, где же она могла проколоться?
…А пожилой любовник старательно изображал, будто ничего не случилось: «Ты голодная, Настенька? Не замерзла, может, тебе горячую ванну наполнить? Или чаю в номер заказать?»
Нет уж, чай ей и в монастыре надоел. Накатить бы сейчас водочки, рюмашку-другую, для сугрева и снятия стресса…
«Нет, Андрюшенька, я пить ничего не буду. Садись лучше рядышком, погреешь меня».
И он послушно опускается рядом с ней на диван, кладет на плечо руку… а рука-то подрагивает. И пальцы холодные. К гадалке не ходи: нервничает. Какая же тварь его накрутила?..
Будем подбираться постепенно.
– Андрюш, а что сегодня вкусного на завтрак давали?
– Я же говорю, Тосенька: ты голодная! – встрепенулся дедок. – Заказать тебе пирожных? Или в ресторан сходим?
И глаза такие заботливые-заботливые… Значит, еще не все потеряно.
– Нет, милый, я правда не хочу есть. Лучше расскажи про тренинг. Интересно сегодня было?
А вот тут в глазах у старичка что-то ворохнулось, дрогнуло. Значит, или психолог что-то против нее ляпнул, или Ярька.
– Да ничего особенного. Сначала Ярослава о своей проблеме рассказывала, потом, как обычно, занимались…
– И что у Ярьки за проблема? Молодой любовник на ней жениться не хочет?
– Ну, ты же знаешь наши правила, Настенка! – упрекнул Андрей Степанович. – Сама соглашение подписывала – мы чужие проблемы из аудитории не выносим.
Тоже мне щепетильность.
– …Пришла б на занятие – узнала.
А это, значит, упрек.
– Ой, Андрюш, а мне было так хорошо на массаже!..
Хлипкая у нее легенда. Проверить ничего не стоит.
Значит, надо сделать так, чтобы проверять ее старичок не пошел. Попробуем его спровоцировать?..
– И вообще надоел мне этот ваш тренинг хуже горькой редьки! – раздраженно произнесла она.
– Вот и Яков Анатольевич говорит, что ты на занятия ходишь как из-под палки, – тут же проглотил наживку Андрей Степанович. – Зачем же ты приехала на тренинг, если тебе неинтересно?
Ясно. Значит, психолог, гниль, под нее и копает.
– А что это вы, как две бабки-сплетницы? – ощетинилась Тося. – С какого перепуга меня обсуждаете?..
– Мы… мы не обсуждаем, – смутился собеседник. И совсем уж фальшивым голосом добавил: – Просто Яков Анатольевич беспокоится, что тебе с нами скучно.
