Тетерев (спокойно). При найме мною квартиры, достопочтенная
Акулина Ивановна, я не брал на себя обязанности увеселять вас…
Акулина Ивановна (не разобрав). Как ты сказал?
Тетерев. Громко и внятно.
Бессемёнов (с удивлением и досадой). Смотрю я на тебя,
Терентий Хрисанфович, и дивуюсь. Человек ты… извини за
выражение, совсем… никудышный – никчёмный, но гордость в тебе – чисто барская.
Откуда бы?
Тетерев (спокойно). Врожденная…
Бессемёнов. Чем же ты гордишься-то, скажи на милость?
Акулина Ивановна. Так это он – чудачит все. Какая в нем
гордость может быть?
Татьяна. Мама!
Акулина Ивановна (встрепенувшись). А? Ты что?
(Татьяна укоризненно качает головой.)
Акулина Ивановна. Али я опять что не так сказала? Ну, ин
буду молчать… Бог с вами!
Бессемёнов (обиженный). Ты, мать, осторожнее выражай свои
мысли. Мы живем среди лиц образованных. Они на все могут навести критику с
точки науки и высших свойств ума. А мы с тобой люди старые, глупые…
Акулина Ивановна (миролюбиво). Что уж там! Конечно уж… они
ведь знают.
Перчихин. А это ты, брат, верно сказал. Хоть и в шутку, а
верно…
Бессемёнов. Я не в шутку…
Перчихин. Погоди! Старики – действительно глупый народ…
Бессемёнов. Особенно как на тебя посмотришь.
Перчихин. Я – не в счет. Я даже так полагаю: не было бы
стариков – не было бы и глупости… Старый человек думает, как сырое дерево
горит, – больше чаду, чем огня…
Тетерев (улыбаясь). Одобряю…
(Поля ласково смотрит на отца и гладит его плечо рукой.)
Бессемёнов (угрюмо). Так, так! Ну, ври дальше…
(Петр и Татьяна, прерывая свою беседу, с улыбкой смотрят на
Перчихина.)
Перчихин (воодушевленно болтает). Старики, главное дело,
упрямые! Он, старик, и видит, что ошибся, и чувствует, что ничего не понимает,
но сознаться в том – не может. Гордость! Жил, дескать, жил, одних штанов,
может, сорок штук износил и вдруг – понимать перестал! Как так? Обидно! Ну, он
свое и долбит – я стар, я прав. А куда уж? Ум стал тяжелый у него… А у молодых
– ум быстрый, легкий…
Бессемёнов (грубо). Ну, ты заврался однако… Ты вот что мне
скажи: коли мы глупы, стало быть – надо нас учить уму-разуму?
Перчихин. Где там? В камни стрелять – стрелы терять…
Бессемёнов. Погоди, не перебивай! Я постарше тебя. Я говорю:
чего же быстрые-то умы по углам от нас, стариков, разбегаются, да оттуда
смешные рожи показывают, а говорить с нами не хотят? Вот ты и подумай… И я
пойду подумаю… один, коли глуп я для вашей компании. (с шумом отодвигает свой
стул и в дверях своей комнаты говорит)… образованные мои дети…
(Пауза.)
Перчихин (Петру и Татьяне). Ребятишки! Вы чего старика
обижаете?
Поляулыбаясь). Да это ты его обидел…
Перчихин. Я? в жизнь ни разу никого не обижал…
Акулина Ивановна. Эх, братцы! Нехорошо у нас… За что старика
обидели? Все надутые, все недовольные… а он – стар, ему покой нужен… его
уважать надо бы… Ведь отец… Пойду к нему. Палагея, ты вымой посуду-то…
Татьяна (подходя к столу). И за что на нас рассердился отец?
Акулина Ивановна (в дверях). А ты больше бегай от него…
умная!
(Поля моет посуду, а Тетерев, облокотясь о стол, тяжелым
взглядом смотрит ей в лицо. Перчихин идет к Петру и присаживается у стола. Татьяна
медленно уходит в свою комнату.)
ПоляТетереву). Вы что смотрите на меня… так?
Тетерев. Так…
Перчихин. О чем думаешь, Петя?
Петр. Куда бы уйти…
Перчихин. Давно я хочу тебя спросить, скажи ты мне,
пожалуйста: что такое канализация?
Петр. Ну, зачем тебе? Рассказывать это так, чтоб ты ясно
понял, – долго… и скучно…
Перчихин. А ты сам-то знаешь все-таки?
Петр. Знаю…
Перчихин (недоверчиво глядя в лицо Петра). Мм…
Поля. Как долго не идет Нил Васильевич…
Тетерев. Какие у вас хорошие глаза…
Поля. Вы это и вчера говорили.
Тетерев. Скажу и завтра…
Поля. Зачем?
Тетерев. А не знаю… Вы, может быть, думаете, что я влюблен в
вас?
Поля. Господи! Ничего я не думаю.
Тетерев. Ничего? Жаль? Вы подумайте…
Поля. Да… о чем?
Тетерев. Ну, хоть бы о том, чего ради я пристаю к вам?
Подумайте и скажите мне…
Поля. Какой вы чудак!
Тетерев. Знаю… Вы говорили мне это. Я тоже повторю вам –
уходите отсюда! Вам вредно бывать в этом доме… уходите!
Петр. Вы объясняетесь в любви? Может быть, мне уйти?
Тетерев. Нет, не беспокойтесь! Я не считаю вас предметом
одушевленным…
Петр. Неостроумно…
ПоляТетереву). Какой вы задира!
(Тетерев отходит в сторону и внимательно прислушивается к
разговору Петра и Перчихина.)
Татьяна (выходит из своей комнаты, кутаясь в шаль, садится
за пианино и спрашивает, разбирая ноты). Нил еще не пришел?
Поля. Нет…
Перчихин. Скушновато… Да, вот что, Петя: прочитал я прошлый
раз в листке, будто в Англии летающие корабли выстроены. Корабль будто как
следует быть, но ежели сел ты на него, надавил эдакую кнопку – фию! Сейчас это
поднимается он птицей под самые под облаки и уносит человека неизвестно куда…
Будто очень многие англичаны без вести пропали. Верно это? Петя?
Петр. Ерунда!
Перчихин. А печатают…
Петр. Мало ли ерунды печатают.
Перчихин. Много разве?
(Татьяна тихо наигрывает что-то грустное.)
Петр (c досадой). Конечно, много!
Перчихин. Ты не сердись. И что это, в самом деле, все вы,
молодые, на нас, подержанных людей, свысока глядите? И даже никак говорить не
желаете? Нехорошо!
Петр. Дальше!..
Перчихин. Дальше вижу я, что надо мне уходить. Надоел. Поля,
ты скоро домой пойдешь?
