Нил (с улыбкой). На помощь? Трудно приходится! Сейчас!
Бессемёнов. Ишь! Вот он!.. Тоже – всё с рывка, с наскоку…
Тоже нахватался где-то… чего-то… Уважения нет ни к чему на свете…
Акулина Ивановна (подделываясь под тон мужа). И впрямь…
Сорванец какой! Таня, ты поди… поди в кухню… в кухню! скажи Степаниде – обедать…
(Татьяна уходит.)
Бессемёнов (угрюмо улыбаясь). Ну, а Петра куда пошлешь? Э-эх
ты! Глупая старуха! Глупая ты… Пойми, я не зверь какой! Я от души… от страха за
них… от боли душевной кричу… а не от злости. Чего же ты их разгоняешь от меня?
Акулина Ивановна. Да я ведь знаю… голубчик мой! Я знаю все…
да жалко их! Мы старые с тобой… мы – таковские! Куда нас? Господи! На что нас?
А им – жить! Они, милые, горя-то от чужих много увидят…
Петр. Отец, ты, право, напрасно… волнуешься… Ты вообразил
что-то…
Бессемёнов. Боюсь я! Время такое… страшное время! Все
ломается, трещит… волнуется жизнь!.. За тебя боюсь… Вдруг что-нибудь… кто нас
поддержит в старости? Ты – опора нам… Вон Нил-то… вишь какой? И этот… птица
эта, Тетерев… тоже! Ты сторонись их! Они… не любят нас! Гляди!
Петр. Э, полно! Ничего со мной не будет… Вот, подожду еще
немного… потом подам прошение…
Акулина Ивановна. Подай-ка ты, Петя, поскорее, успокой отца…
Бессемёнов. Я в тебя, Петр, верю, когда ты вот так говоришь…
рассудительно, серьезно… Верю, что ты жизнь проживешь не хуже меня… Ну, а иной
раз…
Петр. Ну, давай, оставим это! Будет… Подумай, как часто у
нас бывают такие сцены!
Акулина Ивановна. Голубчики вы мои!
Бессемёнов. Вот еще Татьяна… эх! Бросить бы ей это училище…
Что оно для нее? Одно утомление…
Петр. Да, ей надо отдохнуть…
Акулина Ивановна. Ох, надо!
Нил (входит раздетый, в синей блузе, но еще неумытый).
Обедать скоро будем, а?
(Петр, при виде Нила, быстро выходит в сени.)
Бессемёнов. Рожу-то умыл бы сначала, а потом об еде
спрашивал.
Нил. Ну, рожа у меня не велика, вымою живо, а вот есть я
хочу, как волк! Дождь, ветер, холодище, паровоз старый, скверный… измаялся я в
эту ночь – прямо сил нет! Заставить бы начальника тяги прокатиться в такую
погодку, да на этаком паровозе…
Бессемёнов. Болтай больше! Что-то, я смотрю, ты про
начальников-то легко говорить стал… смотри, худа не было бы!
Нил. Начальникам худо не будет…
Акулина Ивановна. Отец не про них говорит, а про тебя.
Нил. Ага, про меня…
Бессемёнов. Да, про тебя!
Нил. Ага!..
Бессемёнов. Ты не гакай, а слушай…
Нил. Я слушаю…
Бессемёнов. Зазнаваться ты стал…
Нил. Давно?
Бессемёнов. Ты таким языком со мной не смей говорить!
Нил. А у меня один язык (высовывая язык, показывает), и я со
всеми им говорю…
Акулина Ивановна (всплескивая руками). Ах ты, бесстыдник!
Кому ты язык показываешь?
Бессемёнов. Погоди, мать, постой! (Акулина Ивановна,
укоризненно покачивая головою, уходит.) Ты… умник! Я хочу с тобой говорить…
Нил. После обеда?
Бессемёнов. Сейчас!
Нил. Лучше бы после обеда! Право, я голоден, устал, продрог…
сделайте одолжение, отложите разговор! И потом, – что вы можете мне
сказать? Ругаться ведь будете… а мне ругаться с вами неприятно… лучше бы вы…
того… сказали бы прямо, что терпеть меня не можете… и чтоб я…
Бессемёнов. Ну, чёрт с тобой! (Уходит в свою комнату и
плотно, крепко прикрывает дверь за собою.)
Нил (ворчит). И отлично! Лучше чёрт, чем ты…
(Напевая себе под нос, ходит по комнате. Татьяна входит.)
Опять лаялись?
Татьяна. Ты не можешь себе представить…
Нил. Ну! превосходно представляю… Разыгрывали драматическую
сцену из бесконечной комедии, под названием «Ни туда, ни сюда»…
Татьяна. Тебе хорошо говорить так! Ты умеешь стоять в
стороне…
Нил. Я умею оттолкнуть от себя в сторону всю эту канитель. И
скоро – оттолкну решительно, навсегда… Переведусь в монтеры, в депо… надоело
мне ездить по ночам с товарными поездами! Еще если б с пассажирскими! С
курьерским, например, – фьить! Режь воздух! Мчись на всех парах! А тут –
ползешь с кочегаром… скука! Я люблю быть на людях…
Татьяна. От нас ты однако бегаешь…
Нил. Да… прости за правду! – убежишь ведь! Я жить
люблю, люблю шум, работу, веселых, простых людей! А вы разве живете? Так как-то
слоняетесь около жизни и по неизвестной причине стонете да жалуетесь… на кого,
почему, для чего? Непонятно.
Татьяна. Ты не понимаешь?
Нил. То-то нет! Когда человеку лежать на одном боку неудобно
– он перевертывается на другой, а когда ему жить неудобно – он только жалуется…
А ты сделай усилие, – перевернись!
Татьяна. Ты знаешь – один философ сказал, что только глупому
жизнь кажется простой!
Нил. Философы в глупостях, должно быть, знают толк. Но я
ведь умником себя не считаю… Я просто нахожу, что с вами жить почему-то
невыносимо скучно. Думаю, потому что очень уж вы любите на все и вся
жаловаться. Зачем жаловаться? Кто вам поможет? Никто не поможет… И некому, и…
не стоит…
Татьяна. Откуда в тебе эта черствость, Нил?
Нил. А это – черствость?
Татьяна. Жестокость… Я думаю, что ты заразился ею от
Тетерева, который ненавидит за что-то всех людей.
Нил. Ну, не всех… (Усмехаясь.) Тебе этот Тетерев не кажется
похожим на топор?
Татьяна. Топор? Какой топор?
Нил. Обыкновенный, железный топор на деревянном топорище…
Татьяна. Нет, не шути! Не надо… Знаешь… с тобой приятно
говорить… ты такой свежий… Но только вот… невнимателен ты…
Нил. К чему?
Татьяна. К людям… Ко мне, например…
Нил. Мм… наверно, не ко всем.
Татьяна. Ко мне…
Нил. К тебе? Н-да… (Оба молчат. Нил рассматривает свои
сапоги. Татьяна смотрит на него с ожиданием чего-то.) Видишь ли… Я к тебе… то
есть я тебя…
(Татьяна делает движение к нему, Нил, ничего не замечая.)
Очень уважаю… и люблю. Только мне не нравится – зачем ты учительница? Дело это
тебе не по душе, утомляет, раздражает тебя. А дело – огромное! Ребятишки – ведь
это люди в будущем… Их надо уметь ценить, надо любить. Всякое дело надо любить,
чтобы хорошо его делать. Знаешь – я ужасно люблю ковать. Пред тобой красная,
бесформенная масса, злая, жгучая… Бить по ней молотом – наслаждение! Она плюет
в тебя шипящими, огненными плевками, хочет выжечь тебе глаза, ослепить,
отшвырнуть от себя. Она живая, упругая… И вот ты сильными ударами с плеча
делаешь из нее все, что тебе нужно…
