— Или, — с наружным спокойствием произнес он, — сыграем в «русскую рулетку».
Я подумал, что он, вероятно долго просчитывал, возможно, бессонной ночью, разные варианты.
— Это как?
— Поднимаемся туда же, на гору…
Далась ему эта гора. Или он хочет избыть свою психологическую травму на том же самом месте, где она ему была нанесена?
— …И бросаем жребий, — продолжал Петя. — Красное или черное, чет-нечет, орел или решка… Кто проиграл — сам садится в свою машину и добровольно летит с обрыва… Никакой полиции, все шито-крыто… Несчастный случай…
— Это мне нравится чуть больше, — молвил я. Хотя ни фига, конечно, не прельщала меня перспектива с пятидесятипроцентной вероятностью бросаться в многометровый обрыв.
— Но нужны секунданты, — добавил он. — Чтобы никто в последний момент не струсил.
— Секунданты? Не слишком ли пафосно?
— А ты привык шуршать втихаря? — зло бросил мой противник.
— О’кей, — я пожал плечами. — Кого возьмешь в секунданты ты?
— Я?
Он, кажется, не ожидал, что я так быстро соглашусь. У меня затеплилась надежда: может, еще обойдется? Может, нам удастся договориться по-хорошему? Вряд ли ему тоже хочется помирать, в его-то тридцать восемь лет.
— Я возьму Иннокентия, — молвил он. — А ты?
Я задумался. Саня, после всего, что произошло здесь, — точно нет. А больше у меня и выбора не имелось. Не посольскому же мальчику Бокову предлагать стать свидетелем дуэли.
— Итак? — нахмурился Петя.
— Родион, — бросил я.
Горелов удивился (видимо, тому, что я выбрал не Саню) и молвил:
— Идет.
— Знаешь, — сказал я, стараясь держать тон дружелюбным настолько, насколько позволяла ситуация, — давай-ка мы еще раз проговорим условия. Может, придумаем что-нибудь другое.
— А в чем дело? — спросил он заносчиво и высокомерно.
— Мне машину жалко. Особенно свою. Она-то в чем провинилась?
— Она тебе больше не понадобится. Впрочем, можно иначе, — сказал мой соперник после паузы, — тот, кому не повезет, просто разбегается и прыгает вниз с обрыва.
Да, девушки, беседовавшие тогда на крыльце, были правы: Горелов — действительно не кто иной, как опасный сумасшедший.
«Что ж, — подумал я, — это чуть получше. Если не повезет и мне придется прыгать с обрыва вживую, больше шансов, что секунданты удержат. Я особенно вырываться не буду».
Мне о-очень не хотелось помирать из-за такой ерунды, как банальный секс с чужой женой.
— Ладно, — молвил я. — Договорились.
Мой противник, кажется, обрадовался.
— Давай скажем секундантам, да не будем тянуть, поедем на гору.
— А почему сейчас? Дуэль обычно назначают на рассвете. Может, мне надо завещание написать. Письма любимым женщинам.
— Не юродствуй! — отрезал Петя и зло добавил: — Придурок!
От гнева я сжал кулаки, но сдержался и продолжил ерническим тоном, стараясь сбить накал страстей:
— Я хочу переодеться в чистое и принять душ. Я не могу помирать потным и в горнолыжном костюме.
Тут вдруг что-то хлестнуло меня по лицу. Я отшатнулся. Петя залепил мне мощную затрещину.
— С-сука… — проговорил я, сплевывая на снег кровь. Он ухитрился рассечь мне губу.
— Не надо шуточек, — тонким от злости голосом попросил он. — Не надо. У нас все всерьез.
— Да уж теперь, пожалуй, всерьез. Жди меня здесь через час. Ты сдохнешь.
…Через полтора часа мы поехали на машинах на гору. Настроение у меня было хуже не придумаешь. Какого черта эта Женька выбрала именно мою персону объектом для своих приставаний? Какого дьявола я пошел у нее — и у своего телесного низа — на поводу? Зачем она, стерва, рассказала все мужу?
В итоге мы с хорошим, умным, несчастным парнем стали врагами. Да что — врагами! Если он не отступит, если доведет затею с дуэлью до конца — одному из нас суждено погибнуть. Ну разве не глупость! А ведь я тоже не стану просить пощады. Я упрямый. К тому как я могу потерять лицо перед Иннокентием и Родионом?
Родион сидел рядом со мной в моей «Хонде». Молчал, по обыкновению. Впереди подмигивали стоп-сигналы «Лендровера». В нем ехали Петя и Иннокентий.
От передней машины летела снежная пыль. Мои дворники раз за разом счищали ее с ветрового стекла.
Постепенно началась полоса тумана, а вскоре в нем уже потерялись и габариты Петиной машины, и обочины дороги, и все на свете.
Мы прихватили с собой рации. Наша прохрипела голосом Горелова: «Останавливаемся». Я сбавил скорость. Впереди, на площадке для отдыха, что-то чернело. Возможно, то был «Лендровер». В атмосферном молоке не видать ни зги. Я затормозил на ощупь и чуть не впилился в Петину машину.
Процедуру дуэли обсудили раньше, внизу. Родион захватил с собой карты. Он будет метать банк. Кому выпадет пиковый туз — тому и помирать. Несчастный может прыгнуть с обрыва сам. Может усесться в свою машину и полететь в пропасть на ней. Как он сам решит и пожелает. Свобода, блин, выбора.
Выбора смерти.
Мы выбрались из машин. Вдруг налетел резкий порыв ветра, и туман, как по мановению волшебной палочки, рассеялся. Словно завороженные, мы все вчетвером подошли к краю площадки. Летом отсюда, наверно, открывался восхитительный вид. Сейчас зрелище выглядело грозным, пугающим. В мерцании белого снега и свете луны стало отчетливо видно, что вскорости ждет того, кому не повезет, — меня или Петьку.
Пропасть, расстилавшаяся под нами, вызывала холод в спине и дрожь в коленях. Где-то далеко-далеко, у горизонта, угадывалась тундра, полузамерзшие озера и озерца. Чуть ближе к нам сверкали фонари поселка, вилась освещенная лента автодороги. Потом в гору начинал карабкаться лес — черные страшные ели. А еще ближе к нам в снегу громоздились валуны. И скалы, кое-где присыпанные снегом, хищно вздымающие свои зубы. А между скалами и снежными валунами — бурная горная речка, не замерзшая, невзирая на минусовые температуры. Мы слышали ее шум.
Лететь до этой речки (или скал, или валунов) предстояло — кому-то из нас! — метров пятьдесят. Словом, выжить никаких шансов.
Невольно я отвернулся от пропасти. Мы отошли от края. И тут же ветер стих, и снова, словно занавес, прикрывающий страшные декорации, начал наползать туман.
Иннокентий сказал:
— Как секундант, я предлагаю противникам примириться.
Я ответствовал, глядя в сторону:
— Я готов принести Петру свои извинения.
Краем глаза я увидел, как оба секунданта испытующе уставились в лицо Горелова.
Мой противник выдержал паузу, а потом глухо молвил, игнорируя меня и обращаясь к секундантам:
