Приехал Голодняк. Сообщает. Заявился с ромбом на смотр из штаба ВОХР и такую «речь» произнес, что я его забил, посадил в галошу.
Установилась погода, четыре дня нет дождя. Обрезаем Сергеева при Голодняке и Огурцове:
— Стучишь?
Отвечает, что я только ответил помполиту, почему комвзвод не выехал.
Где такие законы, что выходных в месяц три, работать должны 18 часов, а платить вам будет дядя? Что за республика?
5 [августа]
Снова на неизменной 11-й. Направляют этап 50 ч. на 12-ю. Будет поспокойней, но увидим. Конвоя нет. Беру двоих стрелков, проводника с/с, да сам вооружаюсь до зубов: дрын, наган, а в кармане пистолет. Дошли стервы до Тюкана и дальше не хотят. Ну ладно, будет вам ночевка без костра, а с комарами. Ночь холодная, хорошо, что луна, светло. Стоим на посту 3-й. Я не сплю, я без смены, а стрелки с проводником отдыхают по два часа.
Не останавливается ни один поезд. Да ночью и везти в Завитую опасно, будут прыгать на подъеме. Многое передумаешь. Поют з/к блатные песни, не лишенные и художественной лирики, и реалистичности. Характерный антисоветский образец.
Спрашивают китайца: «Как в русских лагерях?» Отвечает: «Кому нары хорошо, кому низа плохо».
«Я расскажу, как жизнь моя красна», — затягивает один, перебирая все невзгоды лагеря, пулю стрелка, холод и плохую пищу — баланду, тяжелый труд от восхода до захода.
Привезли этап в Завитую. Просят то хлеба купить, то булок, то то, то другое. Поступаешь по-человечески, разрешаешь брать. Взяли два пол-литра вина. Отобрать сейчас нельзя. Будут шухерить, устроим блат на перегоне. Заехали за Тюкан — место возможной остановки. Одна поллитровка летит на насыпь. Слежу за другими: выпивают. Отбираю с дракой, разливая. Бью посуду.
Бурея. Жарко. Усаживаются около станции с воплями: «Пить! Воды!» Пахан Борисов руководит всей группой. Выйдя в Малиновку, останавливается. Встает и вся группа.
— Дай, начальничек, купить вина, тогда пойду!
Иду на уступки с расчетом увести массу, а у Борисова разбить вино. Оставляю Гришицкого, сделанного временно оперативником из оружейного мастера. Настаивают идти вдоль реки. Ладно, думаю, дай вывести за поселок, там я вам дам жару. Костюченко-Седой бросает вещи на берег со словами:
— Стой! Давай купаться!
Я патрон в патронник. Пошли. Как стрелки быстро заряжают. Подождите! До ф-ги благополучно. Настаивают дать по приходе выкупаться. Соглашаюсь. А жара валит с ног, да после бессонной ночи. От пота мокрые все насквозь. Пересохло не только в горле, а и в желудке, скрипит пыль.
6 [августа]
Колбасит Довбыш. З/к приносят картофель, выкопанный на огороде вольных, принимает. Айзенберг говорит, что может быть Довбыш сам взял лапу и отпустил з/к. С питанием сплошное безобразие. Мясо тухлое, макароны затхлые. Начальство заботится только о себе. Гридин получал два пайка лишних из штаба, шил сапоги, неподходящие продавал, снова шил. Пахомов и Буров помогали, Пахомова взяли с сапогами на базаре. А где забота о стрелках, ходят в тапочках, разутые, спят на чердаках, рваные.
7 [августа]
С подкомандировки три побега. Довбыш купил краденые часы, отобрал деньги, а расписку положил в карман. Минков передает слова Шусмана: «Я когда-нибудь отпущу всех в баню, пусть разбегутся, разграбят белье, да побьют кого-нибудь».
Огурцов передает:
— Ты смотри, готовься, тебя хотят отдать под суд. Настаивает Хренков, а Ходзько колеблется и за тебя, и против.
В чем тут дело? То ли моральное воздействие на меня, то ли Огурцов, чувствуя свое неустойчивое положение в партии, хочет использовать меня? Таким, как Сленин, не хочется уходить из БАМа: что я буду делать? Воровать? Куда я пойду? Нет уж, лучше я буду в лагерях, пусть меня пошлют учиться играть на баяне.
Получил коллективное письмо от ЦДКА и снова с нечеловеческой силой подчеркнулась моя жизнь в БАМе. Сленину некуда стремиться, его цель жизни — баян, до лагеря он пел хуже.
Такими, как Сленин, будут восторгаться: «Лагерь дал жизнь человеку, направил на путь!» и т. д.
На какой путь направил меня БАМ? На путь преступника?! Отчаяние вошло в привычку, вся жизнь в лагере — отчаяние, и не верится, что есть другая жизнь.
8 [августа]
Перебралась 11-я на старое место. Теперь поближе должно бы быть лучше, но больше разговоров и обещаний. Фонари где-то когда-то будут делаться. Ночи темные и чреваты побегами. О чем думает начальство и чем думает. Можно свалить все на комвзвода.
Дивизион просит характеристики на Девяткина. Отвечаю, что мы не можем, не имеем прав на это.
— Давайте!
Это говорит, что дивизион не знает комсостава.
До позднего вечера на 11-й. Ложимся без ужина, болит все. Снова дождь. Не видали лета ни в хорошей погоде, ни в овощах и фруктах. Да жизнь, жизнь!
Я хочу заниматься спортом, радио, хочу работать по специальности, учиться, следить и проверять на практике технологию металлов. Вращаться в культурном обществе, хочу театра и кино, лекций и музеев, выставок, хочу рисовать. Ездить на мотоцикле, а, может быть, продать мотоцикл и купить аэроплан резиновый, летать.
Пусть ВОХРа останется Хренкову и подобным маньякам. Не описать всех желаний, чем хочешь заняться. Возможно ли здесь? Нет. Кровью, здоровьем, куском жизни и самым драгоценным придется завоевать свободу. Через срок, через преступление — из ВОХР. Пока что нет другого выхода.
9–10–11 [августа]
То на 11-й, то на 6-й. На 11-й ни кухни для стрелков, ни помещения. Посуда общая, а среди лагерников есть сифилитики. Это еще одна прелесть, которую можно получить в БАМе. На 6-ю еду с инструктором собаководом. Рассказывает про помполита Жилу. Такая же вопиющая безграмотность. Вспоминает и «Кирпичики» по-китайски. Вспоминает и ответ китайца на вопрос: как в лагере, хорошо или нет? «Коммунары хорошо, комуниза плохо».
От разговоров о досрочном освобождении перешли к делу. Есть телеграмма о подаче заявлений отбывшим 0,5 срока. Ну а нам что? Я в/н получаю 300, испытываю прелести лагеря, морально разбит, лишен всего в жизни, какая разница от з/к?
12–13–14–15 [августа]
Вошло в колею, в нашу, конечно. Мероприятия по досрочному освобождению воздействовали на з/к. Побегов нет. Но мне не легче. Гнетущее состояние так и остается.
Некоторые подробности обо мне: начальство написало в штаб охраны обо мне. Случай: не сообщил и не снял своевременно Жусмана, в результате побег восьми человек. Не хочет работать, саботирует и все прочее.
Возлагая большие надежды на себя, начальство думало отдать меня под суд, но результат получился неожиданный: «Дайте выговор, обойдясь своими силами».
