Екатерина согласилась на этот опыт. Действительно, если существовал этот тайный брак, то Екатерина ничего не теряет, выйдя замуж за Орлова и выставив в качестве аргумента документ о венчании Елизаветы и Разумовского...
Екатерина уехала на коронацию в Москву, где провела несколько недель, поразив старую столицу яркостью и пышностью церемонии, а Бестужев рьяно принялся за дело.
Первый же свой визит он отдал Алексею Разумовскому. Но теперь, чтобы заставить старика сделать необходимые признания, нужен был человек более молодой и такой, который бы служил верой и правдой Елизавете.
Бестужев уговорил бывшего канцлера Елизаветы Воронцова побывать у старого придворного певчего, сделавшего такую необыкновенную карьеру.
Воронцов согласился. Ему казалось, что он так же будет иметь былое величие, если послужит интересам Екатерины, новой императрицы.
Он подготовился тщательно: искусно составил речь, захватил с собой проект указа, написанного Бестужевым, и выехал вечером, чтобы застать Разумовского дома.
Бывший придворный певчий теперь жил совершенно уединённо, предаваясь молитвам и бесконечному чтению Библии.
Воронцов попросил камердинера доложить о своём приходе и тут же получил позволение войти.
В громадной зале, сплошь заставленной драгоценной резной мебелью, мягкими креслами и диванами, столами, накрытыми потускневшими бархатными тканями, сидел возле камина, полыхавшего громадными поленьями, старый человек с седыми волосами и морщинами, прорезавшими его когда-то красивое лицо. Он был одет в потёртый бархатный архалук. На его коленях лежал толстый плед из верблюжьей шерсти, а поверх него толстый том Библии киевского издания на украинском языке.
Разумовский вопросительно поднял на нечаянного гостя глаза, всё ещё живые и ясные.
Воронцов торопливо присел на один из бархатных резных стульев и, почти заикаясь от почтительности, начал свою искусно составленную речь.
Разумовский слушал не перебивая, только изредка ощупывал руками Библию, её кожаную обложку с золотыми обрезами.
Ему щедро заплатят — так истолковал цель своего визита Воронцов, — если он, Разумовский, покажет документы, свидетельствующие о том, что он — официальный супруг Елизаветы и есть даже проект указа самой императрицы об этом.
Разумовский молча протянул руку.
Воронцов в ответ протянул ему свиток с проектом указа. Старик долго читал текст, шевеля губами и продумывая каждое слово.
Указ предполагал возвести его в сан светлости со всеми почестями и преимуществами этого титула.
Разумовский молча вернул Воронцову текст указа, затем медленно поднялся из кресла и отошёл в другой конец большой залы, где стоял огромный дубовый шкаф с многочисленными отделениями и дверцами.
Он осторожно вынул из шкафа большой, окованный золотом чёрный ларец, отнёс его к своему креслу, сел, поставил ларец на колени и начал перебирать лежащие в нём бумаги.
Толстый свиток, обёрнутый в выцветший от времени розовый атлас, был перевязан розовой ленточкой. Старик развязал ленту, развернул несколько толстых листов и тщательно просмотрел их, останавливаясь глазами на каждой строке. Потом, всё также медленно, он поднялся из кресла, прошёл поближе к камину и стал неторопливо бросать в огонь листы из розового свитка. Толстая бумага разгоралась не быстро, сначала темнела и коробилась, затем вспыхивала ярким пламенем.
Когда сгорел последний лист, Разумовский вернулся к креслу, положил в ларец розовый атлас, поставил ларец на прежнее место и лишь после этого негромко, хриплым, дрожащим от волнения голосом сказал:
— Я всегда был только верным и покорным рабом её величества императрицы Елизаветы. Желаю также быть покорным слугой императрицы Екатерины. Просите её остаться ко мне благосклонной.
Он перекрестился и бросил взгляд на камин, где догорали последние листы пергамента. На глазах его заблестели слёзы.
Воронцову ничего не оставалось делать, как только откланяться...
Когда Бестужев доложил об этом Екатерине, она вздохнула с облегчением — теперь уже не существовало случая, прецедента в семье...
Но Бестужев не успокоился — он, едва Екатерина отъехала в Москву на коронацию, начал объезжать всех сколько-нибудь имеющих влияние вельмож и духовных лиц с петицией, в которой Екатерину просили вступить в брак вновь, поскольку наследник здоровья был слабого и речь идёт о том, чтобы дать империи ещё одного наследника. Упоминался в петиции и Григорий Орлов...
Но едва разнёсся слух о том, что Бестужев собирает подписи в документе о предполагаемом замужестве Екатерины, как грянул заговор Хитрово.
Сенатор Суворов получил от Екатерины рескрипт:
«Василий Иванович! По получении сего призовите к себе камер-юнкера князя Ивана Несвитского и прикажите ему письменно Вам подать или при Вас написать всего того, что он от камер-юнкера Фёдора Хитрово слышал, и по важности его показаний пошлите за Хитрово, каким Вы удобнейшим образом за благо рассудите, а есть ли придёт арестовать его, Хитрово, тогда для дальнейшего произвождения оного дела призовите себе на помощь князя Михаила Волконского и князя Петра Петровича Черкасского и рапортуйте ко мне как можно чаще...»
Глаза и уши Екатерины уже написали ей, что по городу ходит «эха», молва и слухи, и что офицеры гвардии взволнованы и возмущены, а более всех камер-юнкер Хитрово, который будто бы даже задумал убить Григория Орлова и подговаривает других офицеров вступить с ним в сообщество.
Суворов немедленно арестовал Хитрово, и тот, не кривя душой, тут же признался, что Орловы хотят завладеть императрицей, что Григорий глуп, а всё больше делает Алексей, и что он великий плут и всему оному делу причиною...
Заговор, однако, ничем не кончился. Всех подозреваемых лишь выслали в свои деревни, но и Екатерина, и Григорий поняли, что брак их невозможен.
Следствие показало, что все были против её брака с Орловым: оба Рославлевы, сенатор Брылкин, князь Несвитский, Ржевский, князь Голицын, граф Мусин-Пушкин, князь Шаховской, следовательно, все, кто участвовал так или иначе в перевороте, приведшем Екатерину на престол.
Миссия Бестужева прошла успешно, цель была достигнута, Григорий и Екатерина испугались нового переворота, и мысль о её браке с Григорием навсегда исчезла даже из их бесед о дальнейшем будущем.
4
Изнеженная праздность — вот идеал, к которому стремился Григорий Орлов. Он неосознанно считал, что слишком много потрудился, доставив Екатерине и себе столь высокое положение, и потому имеет право ничего не делать, а только предаваться утехам лени и приключениям с женщинами. Иногда он исчезал из дворца, в котором Екатерина его поселила, на целые недели, предаваясь самому грязному и гнусному разврату. Но Екатерина не осмеливалась сделать ему ни одного упрёка и лишь иногда, намёками, ласково укоряла своего обожаемого красавца в лени и изнеженности. Она любила его, но и знала, как сильны и отважны его братья, побаивалась их и без конца сыпала благодеяния на эту семью.