Британцам, однако, улыбнулась удача – фон Равенштайн случайно оказался среди позиций новозеландцев Фрейберга и попал в плен – первый немецкий генерал, плененный в эту войну. Майор Вустерфельд, офицер штаба корпуса «Африка», тоже был захвачен в тот день, а мы потеряли более 600 человек.
Я разговаривал с фон Равенштайном около Сиди-Азейз буквально за два часа до его пленения. Может быть, поэтому, попав в руки врага, он решил назвать себя «полковником Шмидтом», понадеявшись, что новозеландцы не разберутся в знаках различия. Но когда его привели к генералу Фрейбергу, он машинально представился:
– Фон Равенштайн, генерал!
У фон Равенштайна была карта, на которой было нанесено расположение всех наших войск, – и все эти сведения попали в руки врага. Он отбывал заключение в Канаде и вернулся в Германию только в 1948 году.
4
В тот день мне было поручено командовать двумя ротами арьергарда. Нам постоянно мешали танки и разведывательные автомобили, которые догоняли наши танковые колонны, куда бы мы ни поехали. Битва в пустыне представлялась мне битвой наоборот. Может быть, когда-нибудь нам и доведется двигаться вперед, а пока я все время оглядывался назад, останавливался для стрельбы, а потом снова двигался назад.
Часто нам приходилось поворачивать под прямым углом, поскольку противник обходил нас и нападал с юга. Мои роты по очереди менялись местами. Одна останавливалась и стреляла, а другая в это время отходила назад, а затем открывала огонь, пока первая проходила мимо нее. В пустыне шныряли небольшие подвижные части противника – их называли «Джок»-колонны, – они досаждали нам, словно комары, но укусы их были столь же безобидны. У них не хватало сил вывести наши орудия из строя.
Роммель по-прежнему верил, что противник пострадал в этой битве сильнее нас, и, когда 2 декабря погода испортилась, он занялся перегруппировкой войск, собирая их в кулак для удара по Сиди-Резей.
В последующие дни обстановка была неопределенной, но я помню, что они были полны мелких стычек. Мне особенно запомнилась одна такая стычка, когда мы шли в арьергарде из Бардии в Эль-Дуду. Нас преследовало большое танковое подразделение, которое буквально наступало нам на пятки, и мы с трудом сумели развернуться и занять нашу обычную оборонительную позицию. Но нас неожиданно поддержала огнем немецкая артиллерия, располагавшаяся на наших оборонительных позициях южнее Эль-Дуды, и я вздохнул с облегчением.
На следующий день мы попытались сломить сопротивление британцев у Эль-Дуды, но безуспешно. Танки противника совершили несколько решительных контратак из самой Эль-Дуды и сильно потеснили нас. После этого Роммель наконец понял, что отбросить 8-ю армию ему не удастся. Линия фронта проходила теперь южнее Эль-Адема до Бир-эль-Губи.
Я нашел время зайти в наш полевой госпиталь в Эль-Адеме, где мне сделали еще один укол против столбняка, поскольку рана моя не заживала. Выйдя из госпиталя, я столкнулся с Фрейхерром фон Нойратом, сыном барона фон Нойрата, бывшего министра иностранных дел Германии. Фон Нойрат находился в Триполи в качестве представителя консульства и имел в пустыне полувоенный чин зондерфюрера. Я плохо представлял себе, в чем заключались его функции, но, вероятно, он должен был исполнять обязанности офицера по гражданским делам в том случае, если бы мы захватили какой-нибудь город, удерживаемый врагом.
Теперь 2-я южноафриканская дивизия, еще не участвовавшая в боях, двигалась на запад. Грызня вокруг Сиди-Резей, слишком запутанная, чтобы быть описанной в подробностях, закончилась победой 8-й армии.
Роммель отдал приказ о всеобщем отступлении.
Глава 21
Арьергард
«К 12 декабря, под прикрытием арьергардных боев, понеся большие потери, Роммель достиг линии, протянувшейся юго-западнее Газалы» – так было написано в британском официальном отчете.
Я же за те несколько дней прошел полный курс арьергардного боя. Недалеко от Газальских высот я получил приказ создать широкую оборонительную линию, обращенную на восток, имея в своем распоряжении всего две роты и две дальнобойные 210-миллиметровые пушки. Я поспешно разведал позицию, разместил огневые позиции, а свой собственный командный пункт расположил на южном фланге, где вероятность атаки была самая большая.
Первые танки появились ближе к полудню. Они двигались гораздо южнее нас, у подножия хребта Тамар. Наши дальнобойные орудия открыли огонь, но танки, не обращая на него внимания, повернули на север и двинулись на наш фланг. Тем временем прямо на нас, рассредоточившись по равнине, пошло от тридцати до сорока танков. Мы залегли за нашими вкопанными в землю и замаскированными орудиями.
Мы перестали стрелять и снова открыли огонь только тогда, когда танки были уже совсем близко. Два танка тут же загорелись. Остальные резко снизили ход. Наши дальнобойные орудия тоже не молчали. Наконец британские танки повернули назад и вышли за пределы досягаемости наших снарядов. В отдалении мы заметили сотни машин 8-й армии, двигавшихся на запад. Среди них были и танки.
На закате я получил приказ отослать дальнобойные орудия на соединение с основными силами. Нам же ни при каких условиях не разрешалось покидать свою позицию до тех пор, пока не придет специальный приказ.
Я ждал его всю долгую зимнюю ночь, но напрасно. Я прекрасно понимал, что днем мы не сможем уйти отсюда. Я уже настроился стоять до конца, когда перед самым рассветом по радио пришел приказ уходить. Я передал его по нашей радиостанции лейтенанту Кленку, командиру роты, занимавшей позиции севернее нас, но подтверждения не получил. Тогда я велел связному ехать к Кленку и сообщить ему приказ. Больше я его не видел. Оставалось последнее средство – подать сигнал ракетой, в надежде, что Кленк поймет, что он означает. После этого мы, стараясь не шуметь, двинулись на запад. Кленк действительно догадался, зачем я выпустил ракету, и через восемь дней его рота присоединилась к нам, пройдя через множество испытаний, ибо они отступали через Джебель-Акдар, а мы – по пустыне.
Рассвет застал нас в пустыне. Мы неслись как бешеные. Мы быстро продвигались при тусклом свете зимнего солнца, не встретив, на наше счастье, никаких признаков жизни.
Только однажды мы увидели, как к нам приближается целая стая британских самолетов. В ней было не меньше шестидесяти машин, и я подумал, что нам придется туго. В отчаянии я велел палить из всего, что может стрелять. Но с самолетов, к нашему удивлению, ответили сигнальными ракетами. Возблагодарив Бога, мы прекратили огонь. Этот удивительный случай можно объяснить только тем, что в нашей колонне было много трофейных британских машин, выкрашенных под цвет песка, и летчики, вероятно, приняли нас за передовой отряд 8-й армии, движущийся на запад.
Мы догнали наши основные силы на следующий день. Надо сказать, что мы появились слишком рано, поскольку попали прямо под воздушный налет. Мощное соединение самолетов Королевских ВВС засыпало нас бомбами. Я выскочил из машины и нырнул в щель. Когда налет закончился, я увидел, что обивка сиденья машины была разорвана в клочья. Я позвал шофера, младшего капрала Шмидта, но ответа не получил. Один из солдат дотронулся до моего плеча и показал под машину. Там лежало изуродованное тело шофера. Всего несколько минут назад мы болтали с ним о его жене и семье и об отпуске, которого он так ждал: теперь ему уже никогда их больше не увидеть.
