На следующий день я ехал по прибрежной дороге, пока не увидел черно-бело-красный флажок командующего армейской группой и свернул в дюны, где находился штаб Роммеля. Бронированные командные машины были наполовину врыты в землю для защиты от авиации противника; все было замаскировано сеткой, утыканной верблюжьей колючкой. Часовой видел, как я припарковал машину на некотором расстоянии, развернув ее так, чтобы следы колес не выдали местоположение штаба.
Мне были незнакомы лица офицеров, которых я там встретил. С тех пор, когда я служил в штабе, его состав поменялся. Я впервые увидел там начальника штаба Байерляйна.
– Что он за человек? – спросил я молодого офицера, указавшего мне на него.
– Отличный парень! – ответил он. Это был высочайший комплимент в устах немецкого солдата.
Затем я увидел Берндта, единственного знакомого среди всех. Я рад был его видеть, но меня поразило то, что его реакция была немного сдержанной. Я не мог избавиться от мысли, что Берндт побаивается, что я собираюсь вернуться в штаб Роммеля и стану его соперником. Если это так, он искренне заблуждался, мне было хорошо в войсках. Но я, естественно, хотел повидать своего бывшего шефа. Я так и сказал ему.
– Не повезло тебе, Шмидт, – пробормотал Берндт. – Командующий не сможет поговорить с тобой ни сегодня, ни завтра.
– Почему? – спросил я.
Берндт принял таинственный вид. Я не стал расспрашивать его дальше.
– Давно ли ты вернулся в штаб? – спросил я, чтобы поддержать разговор.
– Я работаю с Роммелем уже несколько месяцев, – ответил он с некоторым самодовольством. – Моя командировка по вызову доктора (он имел в виду Геббельса) закончилась в марте. Я занимался там важными делами, но вернулся вовремя. Я был в самой гуще событий, старина.
– А что ты делаешь в штабе? – спросил я. – Ты снова стал адъютантом?
– Нет-нет, – сказал Берндт. – Я командую штабной ротой охраны, которую скоро увеличат до батальона. Кроме того, я поддерживаю контакты с министерством пропаганды, поэтому ежедневно общаюсь с фельдмаршалом.
Мне стало интересно, считает ли Берндт себя ответственным за славу Роммеля в Фатерлянде.
И опять Берндт сказал мне, что я не смогу увидеть Роммеля, и шепотом добавил, что фельдмаршал болен и лежит в своем грузовике.
Я уехал назад одинокий и подавленный. Штабисты были мне незнакомы, я чувствовал себя там чужим. Мне даже не предоставили возможность попрощаться с человеком, чьим адъютантом я был много месяцев. И мой единственный старый друг постарался поскорее избавиться от меня, боясь, что я высижу его с его должности.
Но неожиданно я оказался среди обслуживающего персонала штаба, который раньше знал – водителей, поваров, денщиков. Они так тепло приняли меня, что я понял – у меня остались здесь друзья.
Один из водителей заметил:
– Господин обер-лейтенант, мы, водители, помним вас как понимающего офицера, который вызывал нас к машине только в самый последний момент, когда шеф уже к ней направлялся. Ох уж эти приказы! Ваши преемники заставляют нас приходить заранее, и мы по часу ждем выезда.
4
Я вновь встретил Роммеля раньше, чем ожидал. В некотором удалении от настоящей линии фронта, в соответствии с тайными планами Роммеля, наши саперы возводили макеты опорных пунктов. Командиры и другие офицеры ежедневно посещали эти макеты и изучали их преимущества, конструкцию, сектора огня, размещение вооружения, ходы сообщения и т. д. Они также смотрели показательные атаки пехоты, демонстрирующие наилучшие способы взятия различных типов опорных пунктов.
Я был в группе офицеров на одном из таких учений, когда неожиданно появился Роммель. Он выглядел похудевшим с лица, но я бы и не подумал, если бы не знал от Берндта, что он болен. Старший из присутствующих офицер, полковник, «докладывал», когда фельдмаршал увидел меня. Он кратко поблагодарил полковника, подошел ко мне, пожал мне руку и спросил напрямую:
– Как дела, Шмидт?
Молчаливое рукопожатие и приветствие Роммеля значили для меня больше, чем подробные расспросы любого другого человека. Больше он никого так не приветствовал, и, когда он уехал, я чувствовал на себе много любопытных взглядов. Офицеры старше меня по званию были озадачены тем, что генерал выделил из всех присутствующих одного меня.
Глава 32
Последняя попытка Роммеля
1
В те дни под Эль-Аламейном мы не знали покоя. Днем и ночью вражеские летчики не сходили с тропы войны. Британские и южноафриканские самолеты не давали нам покоя, особенно по ночам. Над путями снабжения почти непрерывно висели осветительные бомбы. Нескончаемые разрывы бомб не давали нам спать.
Несмотря на строжайший запрет, мы каждый вечер слушали по радио новости и музыку из Каира. Находившаяся там британская пропагандистская станция довольно объективно освещала события дня. Пленные англичане рассказывали, что они тоже слушали «врага», особенно когда из Белграда или Афин передавали «Лили Марлен». Сентиментальная мелодия напоминала обеим сторонам, что в жизни есть и другие вещи, помимо разрывов авиационных бомб в пустыне.
2
Роммель получил подкрепления, хотя не в том количестве, в каком ему хотелось. В дополнение к парашютистам Рамке с Крита прибыла 164-я пехотная дивизия. У этой дивизии не было собственных транспортных средств, и ее предполагалось использовать в качестве «ребер корсета» для укрепления итальянских позиций. Итальянские подкрепления включали в себя парашютистов дивизии «Фольгоре», о которых я уже говорил. В то время я удивлялся, почему, когда наше наступление под Эль-Аламейном захлебнулось, командование не прислало нам с Крита этих парашютистов и не сбросило их на Эль-Аламейн. Теперь я понимаю, что при полном господстве англичан в воздухе это было неосуществимо.
Время работало против нас. Разведка принесла неприятные новости: большое число новых американских танков «шерман» ожидается к прибытию в египетские порты в сентябре. Печатное издание южноафриканской армии, выходившее в Каире, опубликовало приглашение заказывать рождественские открытки. На нем был четко изображен танк, который, как мы и думали, оказался «шерманом», и наша техническая разведка принялась с интересом изучать основные тактико-технические характеристики новой пушки, установленной на нем.
Как только Роммель заручился твердым обещанием, что получит нужное ему количество горючего, он решил рискнуть и нанести Монтгомери решающий удар.
На мой 26-й день рождения Королевские ВВС без какого-либо особого умысла, но, тем не менее, совершенно неучтиво сбросили бомбу на батальонный грузовик снабжения с нашим трехдневным рационом. Я оплакивал потерю такого количества пайков, какими бы скудными они ни были, когда узнал об атаке, запланированной на ночь с 30 на 31 августа.
Как и под Газалой, мы должны были прорваться через минные поля и позиции 8-й армии и двинуться на север к прибрежной дороге.
