Вслед за Руром жесточайшим бомбежкам подверглись германские порты в Гамбурге и Бремене, а также военно-морские базы Вильгельмсхафен и Киль. Но до сих пор они не выведены из строя. Несомненно, самые сильные бомбардировки англичане приберегли для оккупированных немцами портов на Ла-Манше. Туда английским ВВС лететь ближе, и они могут нести более тяжелые бомбы и в большем количестве. Мало что осталось от доков в Остенде, Дюнкерке, Кале и Булони.
Сам Берлин мало пострадал от ночных налетов. Думаю, иностранец, приехавший сюда впервые, может часами бродить по деловой и жилой части города и не встретить ни одного поврежденного здания. Возможно, было поражено не более пятисот зданий, и так как англичане использовали небольшие бомбы, то большинство этих зданий было отремонтировано и заселено в течение месяца. Большая часть британских ударов была направлена на заводы в пригородах. Некоторые из них точно получили повреждения, но, насколько мне известно, за исключением двух-трех небольших, ни один не был разрушен. Были попадания в огромные электрические заводы Сименса на северо-западной окраине Берлина, где-то пострадал цех, где-то складское помещение. Но очень сомнительно, что производство вооружения на них снизилось более чем на пять процентов в день. Когда я недавно объезжал их, станки гудели, и никаких внешних повреждений я не обнаружил.
В последние полтора месяца англичане по какой-то причине значительно сократили свои налеты на Берлин. Это большая ошибка. Потому что, когда они прилетали каждую ночь, моральный дух этого нервного центра, объединяющего всю Германию, заметно ослаб. Я убежден, что немцы просто не в состоянии выносить бомбардировки, подобные тем, что люфтваффе устраивают в Лондоне. Конечно, англичане такого устроить не могут, но могут же они пять-шесть раз в неделю присылать небольшое количество самолетов, чтобы держать берлинцев в их подвалах. Это здорово бы воздействовало на их моральное состояние.
Почему королевские ВВС не нанесли большего ущерба? Потому что атаковали слишком малыми силами и бомбовая нагрузка у них была небольшая. Военно-воздушные атташе нейтральных стран расходятся в своих оценках количества самолетов, которые британцы задействовали для бомбардировок Берлина. По самым смелым оценкам — максимум тридцать самолетов за одну ночь, в среднем — примерно пятнадцать. Всего в удачную ночь над Германией бывает от шестидесяти до восьмидесяти самолетов.
Бомбовая нагрузка у британцев сравнительно мала, потому что им приходится летать на большое расстояние, поэтому они вынуждены брать большой запас топлива. До Берлина и обратно они должны проделать путь в 1100 миль. «Летающие крепости» американского производства способны донести до Берлина бомбовую нагрузку большой разрушительной силы и благополучно вернуться в Англию. Но их мы до сих пор не видели и не слышали. У британских летчиков, действительно самых смелых людей в мире, и так очень небольшой запас времени, чтобы найти свои цели в Берлине. Вероятно, не более пятнадцати минут. Люди из люфтваффе говорят, что некоторые самолеты не возвращаются, падают в Северное море из-за нехватки горючего.
Сколько самолетов имеет Германия? Не знаю. Не уверен, что в мире наберется десятка два человек, которые это знают. Но мне известно кое-что о германском самолетостроении. Сейчас они производят от 1500 до 1600 самолетов в месяц. Максимальные германские мощности рассчитаны на 3000 самолетов в месяц. Это означает, что Геринг мог бы довести выпуск самолетов до этой цифры, если бы имел все необходимые материалы и отдал всем действующим заводам приказ работать на полную мощность двадцать четыре часа в сутки семь суток в неделю. Между прочим, с начала войны Германия не нарастила ни одного квадратного фута производственных площадей авиационных заводов. В настоящее время Геринг, Мильх и Удет лихорадочно ищут новый тип истребителя, нечто такое, что действительно превзойдет новые «спитфайры» и «аэрокобры», которые Англия заказывает в Америке.
После полутора лет по-настоящему тотальной войны моральный дух немцев еще высок. Надо это признать. Нет народного энтузиазма по поводу этой войны. Его никогда не было. А после восьми лет лишений, связанных с подготовкой нацистов к войне, люди устали и потеряли терпение. Они жаждут мира. Они разочарованы, подавлены, огорчены тем, что мир не наступил этой осенью, как того обещали. И все же на пороге второй длительной и темной зимы моральное состояние нации весьма приличное. Как объяснить такое противоречие? Надо иметь в виду три следующих момента.
Во-первых, длившееся тысячелетие политическое объединение немцев достигнуто. Гитлер достиг этого там, где его предшественники — Габсбурги, Гогенцоллерны, Бисмарк — потерпели неудачу. Мало кто за пределами этой страны понимает, насколько это объединение связало германскую нацию, дав людям уверенность в себе и ощущение своей исторической миссии, заставив забыть о личной неприязни к нацистскому режиму, его лидерам и варварским деяниям, которые они совершили. Кроме того, вместе с возрождением армии и военно-воздушных сил, с тотальной реорганизацией промышленности, торговли и сельского хозяйства в масштабах, никогда ранее в мире не виданных, это заставляет немцев ощущать себя сильными. Для большинства немцев это само по себе цель, ведь в соответствии с их жизненными принципами быть сильным — это все, что нужно в жизни. Это проявление примитивного племенного инстинкта древних германских язычников, живших в обширных северных лесах, для которых грубая сила была не только средством выживания, но и целью жизни. Это примитивный расовый инстинкт «крови и земли», который нацисты разбудили в германской душе гораздо успешнее, чем кто-либо из их предшественников в новой истории, и он показал, что влияние христианства и западной цивилизации на германскую жизнь и культуру было лишь видимостью.
Во-вторых, моральный дух немцев высок, потому что немецкий народ считает, что летом он отомстил за свое ужасное поражение в 1918 году и одержал одну за другой военные победы, которые наконец обеспечили ему место под солнцем — сегодня господство в Европе, а завтра, возможно, и в мире. А немецкий характер таков: немец должен либо подчинять, либо подчиняться. Других отношений между людьми на земле он не понимает. Золотая середина греков, которой в какой-то степени достиг западный мир, — это концепция, которая выходит за пределы их понимания. Более того, огромная армия рабочих, крестьян и мелких торговцев, равно как и крупных промышленников, убеждена, что, если Гитлер преуспеет со своим «новым порядком», в чем они сейчас не сомневаются, это будет означать, что в мире больше будет молока и меда для них. То, что это неизбежно будет получено за счет других народов — чехов, поляков, скандинавов, французов, — немцев нисколько не волнует. На этот счет у них никаких угрызений совести нет.
В-третьих, одна из главных пружин, толкающих немецкий народ на полную поддержку войны, по поводу которой у них нет ни малейшего энтузиазма и которую, была б их воля, они закончили бы хоть завтра, это нарастающий страх перед последствиями поражения. Медленно, но верно они начинают осознавать ужасную мощь тех семян гнева, которые их солдаты и гестаповцы посеяли в Европе с момента захвата Австрии. Они начинают соображать, что победа при нацистском режиме, как бы большинству из них он ни был неприятен, лучше, чем еще одно поражение Германии. Случись такое на этот раз, и Версаль покажется миром по доброму согласию, и это будет уничтожение не только их государства, но и немцев как народа. В последнее время многие немцы признавались мне в своих страхах. Они представляют себе, как в случае поражения Германии озлобленные народы Европы, которых они жестоко порабощали, чьи города безжалостно разрушали, чьих женщин и детей тысячами хладнокровно убивали в Варшаве, Роттердаме и Лондоне, разъяренными ордами катятся по их прекрасной и опрятной стране, разрушая ее до основания и оставляя тех, кого не убьют, умирать от голода на опустошенной земле.
