На роль всероссийского диктатора планировался командир Вятского пехотного полка П.И. Пестель (он же автор «Русской Правды») из саксонских немцев, отличавшийся личной храбростью, крайней жестокостью в обращении с нижними чинами и явными бонапартовскими замашками. Именно Пестель возглавлял масонов Южной армии, кроме того, у него были особые отношения с де Виттом.
Вот как выглядит в изображении Д.С. Мережковского П.И. Пестель: «…Ему лет за тридцать. Как у людей, ведущих сидячую жизнь, нездоровая, бледно-желтая одутловатость в лице; черные, жидкие с начинающей лысиной, волосы; виски по-военному наперед зачесаны: тщательно выбрит; крутой, гладкий, точно из слоновой кости точеный лоб; взгляд черных, без блеска, широко расставленных и глубоко сидящих глаз такой тяжелый, пристальный, что, кажется, чуть-чуть косит; и во всём облике что-то тяжёлое, застывшее, недвижное, как будто окаменелое».
А вот как излагает Д.С. Мережковский взгляды П.И. Пестеля: «Соединение Северного Общества с Южным на условиях таковых предлагается нашею Управою. Первое: признать одного верховного правителя и диктатора обеих управ; второе: обязать совершенным и безусловным повиновением оному; третье: оставя дальний путь просвещения и медленного на общее мнение действия, сделать постановления более самовластные, чем ничтожные правила, в наших уставах изложенные (понеже сделаны были сии только для робких душ, на первый раз), и, приняв конституцию Южного Общества, подтвердить клятвою, что иной в России не будет… Главное и первоначальное действие — открытие революции посредством возмущения в войсках и упразднения престола, — ответил Пестель, начиная, как всегда, в раздражении, выговаривать слова слишком отчетливо: раздражало его то, что перебивают и не дают говорить. — Должно заставить Синод и Сенат объявить временное правление с властью неограниченною… Всякое различие состояний и званий прекращается; все титулы, и самое имя дворянина истребляется; купеческое и мещанское сословия упраздняются; все народности от права отдельных племен отрекаются, и даже имена оных, кроме единого, всероссийского, уничтожаются… Когда же все различия состояний, имуществ и племен уничтожатся, то граждане по волостям распределятся, дабы существование, образование и управление дать всему единообразное — и все во всём равны да будут совершенным равенством… Цензура печати строжайшая; тайная полиция со шпионами из людей непорочной добродетели; свобода совести сомнительная: православная церковь объявлялась господствующей, а два миллиона русских и польских евреев изгоняются из России, дабы основать иудейское царство на берегах Малой Азии. Мундир… завести для всех россиян одинаковый, с двумя параллельными шнурами в знак равенства!»
На самом деле настоящее имя Павла Пестеля — Пауль. Вообще-то саксонец Пауль Пестель должен быть столь же дорог России, как Карл Радек, Лев Бронштейн и прочие революционеры всемирного масштаба. Как «истинный русак», Пестель счёл за лучшее сменить имя Пауль на Павел и при каждом удобном случае любил заявлять, что он не любит чужестранных слов. Демонстрируя свою русскость, он изобретал собственные слова: революция — превращение, тиранство — зловластье, республика — народоправление. Это напоминает шишковские: микроскоп — лупоглаз, клизма — задослаб, но если романтик Шишков лишь наивно заблуждался, то у прагматичного Павла-Пауля это было программой его будущей личной диктатуры. Говоря о необходимости цареубийства, Пестель говорил декабристу Поджио, что дело не кончится убийством тринадцати наиболее видных представителей царской семьи! Пестель был способен на предательство. Пушкин, вспоминая о встрече с Пестелем, писал, что он предал «Этерию» (тайную организацию, руководившую восстанием греков). Передавая этот факт в своей книге «Декабристы», М. Цейтлин пишет: «Пестель никогда не стеснялся в средствах к достижению цели». Так, вздумав однажды убрать из своего полка какого-то неугодного ему офицера, он не постеснялся донести Киселеву, что этот офицер «карбонарий». «Макиавелли!» — назвал его в своём ответном письме Киселев.
Действуя в лучших масонских традициях, лидеры декабризма требовали от своих подчиненных всяческого проникновения в руководство государственными структурами, чтобы потом уже сверху парализовать деятельность этих структур. Именно поэтому столь рьяно, к примеру, стремился стать председателем петербургской палаты уголовного суда К.Ф. Рылеев и надворным судьей в Москве — И.И. Пущин…
Петербургские декабристы-гвардейцы в отличие от своих южных коллег были всё же более либеральны. Зато «Южное общество» во главе с Пестелем представляло собой наиболее радикальное крыло декабризма.
Наряду с крикунами-цареубийцами — А.И. Якубовичем, М.С. Луниным и П.Г. Каховским — декабрист Н.Н. Оржицкий «выражал желание особым способом расправиться с царствующим домом» — во избежании излишних затрат на многие виселицы возвести одну «экономическую виселицу», достаточно высокую, на которой повесить царя и великих князей «одного к ногам другого» (вариантом этого предложения было — повесить царя и всех великих князей указанным способом на высокой корабельней мачте). Что и говорить, с большой фантазией были ребята!
Все вожди декабризма являлись на тот момент так называемой золотой молодежью, бунтующими барами, как назвал их Ф. Достоевский, увлеченными масонскими идеями. Отец Пестеля был генерал-губернатором Сибири; отец Муравьёвых — помощником министра и воспитатель царя Александра I; отец Коновницына — военный министр; отец Муравьева-Апостола — посланник в Мадриде; дед Чернышева — фельдмаршал и один из виднейших советников Екатерины II. Молодой граф Бобринский — внук Екатерины. Рылеев сам был весьма небедным чиновником богатейшей Русско-американской компании, своеобразного государства в государстве.
На словах бунтующие баре желали устроить республику, однако на деле были категорически против отмены крепостного права, вернее, против того способа, который хотел применить Александр I. Император мечтал освободить крестьян с землей, декабристы по-английски — без земли. Декабрист Н. Тургенев в своей книге «Россия и русские» признался: «Прибавлю, что в данном случае, как и во многих других, я был очень опечален и поражен полным отсутствием среди добрых предначертаний, предложенных в статьях устава общества, главного, на мой взгляд, вопроса: освобождения крестьян». Никто из декабристов своих крестьян не освободил. Они только говорили об освобождении. Что ж, лозунги — это лозунги, но как же обделить самого себя?
Поэтому реально говорить о том, что декабристы хотели освободить крестьян, — это глупость. Если они и мечтали о чем-то, то исключительно о перераспределении богатств от старых хозяев к новым.
Кстати, тот же декабрист Н. Тургенев, много говоривший о любви к народу и необходимости «отмены рабства», преспокойно выгодно продал свих крестьян. Так же, кстати, поступил и первый «демократ» А. Герцен, который, продав своих крепостных крестьян, в своё удовольствие прожил жизнь в Париже, поливая грязью Россию.
При этом, как это ни покажется странным, реальными противниками крепостного права были вовсе не декабристы, а люди из ближайшего окружения будущего императора Николая Павловича и близкие друзья графа де Витта: граф Михаил Воронцов и генерал Павел Киселев. Что касается последнего, то уже в царствование Николая I, а потом и Александра II, он являлся главным специалистом по крестьянскому вопросу в России.
