Такому опытному профессионалу разведчику, как де Витт, думается, не стоило особого труда выяснить, что среди двух десятков квартирантов Голицыной обитают и весьма подозрительные личности, собирающие определенную информацию о России. Что такие личности были в окружении Голицыной, не вызывает сомнения. Нередки случаи, когда разведка использует столь удобную возможность внедрения своих агентов в круги высшего света под личиной поборников новой элитарной секты. А потому внезапный самороспуск «голицынской стаи», думается, следует также записать в актив де Витту. Это был на самом деле поистине гениальный ход. Для уничтожения шпионской сети генералу на этот раз не понадобилось ни арестов, ни судебных процессов и связанных с этим международных скандалов, которые в тот момент были императору Николаю абсолютно ни к чему. Всё решилось как бы само собой. Император приехал к де Витту, и «стая» разбежалась…
Что касается Юлии Беркгейм, то у неё были, видимо, весьма веские основания бежать как можно дальше от де Витта и больше не попадаться ему на глаза. По всей видимости, именно мадам Беркгейм и была замешана в неких антироссийских делах. К тому же напомним, что генерал был хорошо знаком со шпионской деятельностью её матери на Венском конгрессе.
Что касается княгини Анны Голицыной, то она так и не перенесла удара, нанесенного её секте де Виттом, от чего умерла в 1838 году в Симферополе и была похоронена в Кореизе. Впрочем, свои владения княгиня завещала баронессе Беркгейм.
МАРШАЛ МАРМОН И РАЗРЫВ С КАРОЛИНОЙ
В это время в судьбе нашего героя появляется новый, весьма значимый персонаж. В 1834 году престарелый французский маршал Огюст Мармон отправился в большое «пенсионное» путешествие, чтобы побывать на юге России, в Турции, Сирии, Палестине и в Египте. Впрочем, ряд историков считает, что путешествовал французский маршал не столько из личного любопытства, сколько с разведывательными целями, определяя особенности возможных театров боевых действий в будущем.
Маршал Мармон — личность в мировой истории весьма заметная. Огюст Фредерик Луи Виесс де Мармон родился в 1774 году. Молодым офицером отличился при осаде Тулона, был замечен Бонапартом, который сделал его своим адъютантом. В качестве адъютанта Мармон участвовал с Бонапартом в последующих двух итальянских и египетских кампаниях. Направленный в Далмацию во главе корпуса, Мармон удержался в Рагузе (ныне Дубровник), противостоя соединенным русским и черногорским отрядам, за что получил титул герцога Рагузского. В 1814 году перешёл на сторону Бурбонов. В июльскую революцию 1830 года бежал с королем Карлом X за границу. Затем поселился в Вене, получал пенсию от австрийского двора. В 1852 году Мармон умер, оставив после себя восемь томов мемуаров.
Добавить к этому можно лишь то, что из всех наполеоновских маршалов Мармон оставил, наверное, самую худую славу. Именно он первым предал своего императора и сдал в 1814 году Париж союзникам. Россиянам Мармон памятен своим коварством и неоправданной жестокостью во время боевых действий против черногорских повстанцев в 1806 году, которых поддерживала эскадра вице-адмирала Сенявина. Но то были дела уже давно минувших дней. Несмотря на свой почтенный возраст, Мармон всё ещё пользовался большим влиянием в Европе, а потому принимать его было велено со всем почтением. Думается, неслучайно опекать Мармона в России было поручено именно де Витту. Вопрос организации приёма столь заметной фигуры, как Мармон, принимался на высшем уровне. Как наиболее опытный разведчик, де Витт вполне мог заставить старика проболтаться о последних тайнах парижской и венской политической кухни. Возможному сближению де Витта с Мармоном способствовало и хорошее знание Виттом Франции, а также тот факт, что оба были ранее лично знакомы (в 1826 году Мармон представлял Францию в Москве на коронации Николая I). Помимо всего прочего, думается, в России прекрасно представляли себе истинные цели «путешествия» маршала по югу России, а потому де Витт должен был, по возможности, его нейтрализовать и отслеживать вопросы, которые будет пытаться выяснить знаменитый гость.
19 мая 1834 года Мармон прибыл судном в Одессу, где был со всей торжественностью принят де Виттом. После недолгого пребывания в Одессе Мармон в сопровождении генерала отправился по местам дислокации Южной армии. Иван Осипович показал маршалу подчиненные ему военные поселения, приведшие старика в полный восторг. В описании путешествия Мармон посвятит им тридцать страниц (!) печатного текста, а о самом де Витте скажет весьма однозначно: «Это его просвещенному, плодотворному и обширному уму, его точному суждению, его выдающейся деятельности обязаны созданием этих поселений. Ими он оказал огромную услугу Русской империи, поскольку это замечательное установление дает одновременно большие преимущества государю и населению».
Затем де Витт пригласил Мармона в Крым на свою дачу в Ореанде. В честь высокого гостя окружающие горы были иллюминированы цветными фонариками, устроен фейерверк, столы ломились от кулинарных изысков. Мармон (ставший к старости весьма сентиментальным) был в полнейшем восторге: «Нет ничего приятнее этого жилища, и те, кто радушно принимал в нём, добавляли ему большое очарование своим присутствием. Оттуда открывается обширная панорама, самая красивая на всём побережье. Она охватывает весь Ялтинский залив до горы Медведица, которая замыкает его с востока».
В дневниковых записях Мармона этих дней постоянно встречается одно и то же слово: «charme» — «очарование».
«Дом графа Витта очарователен, хотя и скромен, — пишет он. — В нём находишь отпечаток души его владельца». Мармону была представлена и хозяйка Ореанды. Очевидно, Каролина с первой же встречи покорила старика. Впрочем, с Собаньской Мармон тоже ранее был немного знаком. Они встречались несколько раз на балах в Вене. Теперь же он мог оценить не только красоту, но и ум этой необычной женщины, называя её в своих записях не иначе как «очаровательная мадам Собаньская». Прогуливаясь у моря, они, видимо, успели о многом переговорить, и Каролина достаточно откровенно рассказала старику о своей личной жизни, о том, что её волновало в тот момент, в том числе и об охлаждении в отношениях с мужем.
Мармон пробыл в Ореанде четыре дня, с 20 по 24 июня. 28 июня, уже с дороги, он отправляет Собаньской письмо с благодарностью за оказанное гостеприимство: «Несмотря на приятную надежду, которую я питаю вновь вскоре увидеть вас, я не могу упустить случая, напомнить вам о себе и ещё раз поблагодарить за доброту, которой вы меня окружили. Она никогда не сотрётся в моих воспоминаниях, и пребывание в Ореанде навсегда остается в моей памяти, как и в моем сердце, светлым моментом поездки в Крым. Как я сожалею, что она была так коротка, и как дорого я бы заплатил за то, чтобы она повторилась. Ваш разговор, наполненный таким очарованием, ваш столь изящный ум, ваша душа, столь благодарная и созданная для того, чтобы оценить все то, что искренне и великодушно, делают общение с вами неоценимым, и нет такого препятствия и такого расстояния, которые могли бы помешать мне вновь насладиться ими. Дружба, которую вы мне оказали и которой я горжусь, очень глубоко тронула меня. Заслуживать её всё больше, оправдать и отплатить за неё самым щедрым образом будет одной из приятнейших забот до конца моей жизни».
